Мужчине приснилось, что он смотрит в окно и видит своего брата в доме напротив в большой квартире. Там много пустых комнат. Пустые комнаты символизируют всех мертвых членов его семьи. Сейчас остался в живых только один его брат, с которым у него нет близости.
Завершение терапии таило для него угрозу поставить меня в положение его отчужденного брата, оставив его самого одиноким наблюдателем, находящимся вне жизни (в квартире). Именно так он себя чувствовал после многочисленных смертей в своей семье.
Такая грусть в сновидении погружает пациента и терапевта в детские страхи, которые пробудились вновь вследствие предстоящей потери.
Самые важные желания и конфликты прошлого направляются на личность терапевта. Сильно сгущенные события и мотивы прошлого, которые встроены в перенос, находят живое проявление в фантастической природе снов. Терапевт и пациент как будто ходят в кино и получают возможность вместе посмотреть свою общую драму.
Женщине, которая часто путалась в своих чувствах ко мне, приснились два сна: (1) Она показывает свои половые органы акушеру-гинекологу. Они огромны и заполняют собой все. (2) Ее любимая няня работает за прилавком и делает шоколадные пирожные. Пациентка стоит рядом и смотрит.
У парных сновидений существует особая структура. Все, что скрыто в первом (латентные мысли), проявляется во втором. В первом сне желание быть любимой благодаря своим сексуальным качествам скрывает другие эксгибиционистские желания, которые проявляются во втором. За сексуализированным отношением к образу отца в первом сновидении скрывается материнский образ женщины, делающей пирожные. Ассоциации пациентки к этим снам (в течение многих сеансов) были связаны с многочисленными родами ее матери. Пациентка была старшей из десяти детей. Ее детство прошло на задворках. Мать фиксировала свое внимание на каждом следующем ребенке. Пациентка проводила много времени, наблюдая за тем, как мать меняет пеленки (шоколадные пирожные) и присыпает пудрой ее братьев и сестер. Ей хотелось получать от матери такое же внимание и заботу, чувствовать на себе ее «заботливый» взгляд, но она должна была довольствоваться тем, чтобы просто стоять и смотреть. Позже она стала заменять мать для своих братьев и сестер, и у нее никогда не было возможности почувствовать себя ребенком, о котором кто-то заботился. Демонстрация своего влагалища мне выражала фрустрацию маленькой девочки, наблюдавшей за тем, как мать припудривает, пеленает, похлопывает и вытирает попки ее братьев и сестер. Шоколадные пирожные символизировали множество выделений кишечника, с которыми возилась ее мать, ухаживающая за братьями и сестрами. В сновидении они были представлены толпой людей у прилавка.
Чувство фрустрации ребенка в прошлом, которое продолжало проявляться в настоящем, нашло свое явное отражение в переносе. Кроме сексуальных желаний, она испытывала также потребность попасть в центр моего внимания, заставить меня просто смотреть на нее, восхищаться ею и позволить ей занять главное место. Пациентка сознавала свои «детские» желания ко мне, которые приводили ее в смущение. Для нее было спокойнее думать обо мне, имея в виду чисто сексуальные отношения. Сновидение дало возможность этим материнским потребностям вступить в трансферентный диалог.
В целях иллюстрации я упростил процесс интерпретации этих двух сновидений. В них было много сгущений, заставлявших нас работать над ними много сеансов, возвращаясь к разным образам. Со сном не следует работать только на одном сеансе. Часто к снам возвращаются в ассоциациях на следующих сеансах, и в последующих сновидениях прослеживаются те же темы. Сопоставление сновидений с текущим материалом убедительно показывает постоянство и согласованность бессознательных влечений и запретов. Как и в рассмотренном парном сне, это создает основу для концептуального утверждения, что прошлое оказывает влияние на настоящее. Являясь дорогой к восстановлению событий в прошлом, сны имеют не только эвристическую ценность, давая толчок гипотезам, но и убеждают пациента путем наложения событий прошлого на образы настоящего.