Случайно я встретил своего бывшего пациента, с которым мы несколько лет назад проделали довольно успешную работу. Он был помещен в клинику почти на полтора года, а затем еще полтора года работал со мной амбулаторно. Я пригласил его зайти ко мне в кабинет просто поболтать и узнать его впечатления от терапии.
Во время нашей встречи у меня были совершенно определенные ожидания, что он расскажет мне, насколько важными и просветляющими для его сознания оказались последние полтора года нашей работы; что он расскажет о своих замечательных инсайтах в прошлые и нынешние конфликты, а также о нашей замечательной и очень хорошо проговоренной работе над эдиповыми конфликтами и доэдиповыми темами. Вместо этого он буквально поразил меня, заметив, что самой важной частью терапии и, возможно, поворотной точкой во всей его жизни стал трехмесячный период, когда он находился в закрытом отделении, в одной пижаме и носках, после психотической попытки самоубийства, которая едва не привела его к смерти.
В течение этого трехмесячного периода во время наших встреч он был совершенно нем. Более трех месяцев подряд мы встречались три раза в неделю, чтобы вместе помолчать пятьдесят минут. Он наслаждался тем, как я закуривал сигару, откидывался назад и выпускал дым, не задавая ему никаких вопросов, чувствуя полное удовлетворение от пребывания с ним и проводя время в спокойном ожидании.
В действительности мне тоже нравились эти сеансы и эти настоящие гаванские сигары. Тогда я еще позволял себе этот грех – курение сигар. И я любил выпускать дым и растворяться в дыму и психозе вместе с этим молодым пациентом, будучи совершенно уверен в том, что в конце концов спустя какое-то время его биология воспрянет и приведет его к какой-то приемлемой для него форме жизни. Я был погружен в роман симбиотического слияния с психотиком.
Несмотря на мои рекомендации и пожелания, пациента лечили лекарствами, электрошоком, консультировали, запирали. Семья даже пыталась послать его в известный лечебный центр. В результате, когда все от него отказались, нас с пациентом оставили в покое.
В этой атмосфере, способной передать больше, чем любые слова, он почувствовал, что я первый человек, который ничего от него не хочет, кроме того, что он сам мог хотеть для себя, и что для исполнения этих желаний я был готов ждать этого столько, сколько необходимо. Его первым приятным чувством было наслаждение от того, как я наслаждался курением сигары. Три раза в неделю. (И, конечно же, у нас обоих было в голове замечание Фрейда: «Иногда сигара – это просто сигара!»)