Психотерапия. Искусство постигать природу

Молчание как эффективный терапевтический прием очень трудно прописать кому-либо, ему очень сложно научить

и очень трудно передать его важность пациентам, которые боятся отсутствия вербального общения во время аналитического сеанса. Удовлетворение, получаемое от невербальных переживаний, противоположно удовлетворению от свободных ассоциаций. В музыке мы получаем ощущение ритма от пауз. Сходный процесс имеет место и при общении двух людей. Обучая студентов чувствовать меру вербальных интерпретаций, я часто использую метафору пруда. Бросьте в него один камень, и из точки его падения начнут ритмично и гармонично расходиться круги. Второй камень может сделать то же самое и даже больше: круги станут перекрываться. Но, если бросить слишком много камней, ритмическая структура волн станет сумбурной и хаотичной. Нужно подождать, когда пруд успокоится. Дозировке молчания научить труднее, чем научить дозировке слов, ибо в повседневной практической деятельности нелегко бывает выявить и вытерпеть неопределенные последствия молчания.

Отметим, что для неопытного терапевта при такой квазидеятельности во мраке теория становится очень важной «поддерживающей средой». Понятие «удовлетворяющий потребности объект», введенное Анной Фрейд, понятия Винникотта «достаточно хорошая мать» или «стимулирующая среда» наряду с понятием Хана «защитный экран», понятиями Малер «внеутробная матрица», «симбиоз» и «подпитка» и относящимся к регрессивному состоянию термином Балинта «новое начало» (см. этот перечень: Balint, 1979, p. 168), а также введенное позднее Кохутом понятие «самостно-объектного переноса по типу слияния» – все эти понятия способствуют формированию определенной эмоциональной позиции терапевта. У него возникают весьма полезные ориентиры, но на практике очень многое все равно приходится на долю спонтанной, интуитивной и осмысленной деятельности.

Личная история и молчание

Помимо защитной природы молчания и передачи им довербальных состояний психики и довербальных посланий, личная история человека порождает бесконечное разнообразие значений и смыслов молчания.

«Странно… но ваше молчание было для меня очень важным. Я знаю, что иногда жаловалась на него, но видела и другую его сторону. Ваше молчание дает мне возможность побыть самой собой. Моя мать никогда не давала мне покоя своей болтовней. Только я входила в комнату, она была уже рядом. К тому же она никогда не знала о моей эмоциональной жизни, несмотря на все разговоры со мной. Она никогда не знала меня. У меня никогда не получалось ей об этом рассказать. Здесь я могу ощущать себя, познавать себя вместо того, чтобы слушать ее или кого-то еще, кто ее заменяет.

Когда мне удается вздремнуть, я всегда боюсь того, что меня разбудят. Она всегда меня доставала. Мне нужна полная тишина, чтобы почувствовать себя свободно, успокоиться и заснуть».

Другая пациентка, напротив, хотела видеть своего терапевта активным. У нее была гипертревожная мать, контролирующая каждый ее шаг. Воспитывая дочь, она пользовалась самыми современными «научными» подходами – механистичными, лишенными эмоционального тепла и подчеркивающими необходимость сведения контакта к минимуму для повышения эффективности обучения. Ей было трудно переносить тишину.

Она не могла заснуть без каких-то звуков. Это могли быть радио, животные, человеческие голоса, просто шум. Тишина заставляла ее просыпаться, поскольку воскрешала воспоминания об эмоционально пустом и холодном детстве.

Речь как защита от молчания