ПСС (избранное)

Более того, сокровенным центром емелинской поэзии оказывается вовсе не смех на злобу дня, а горестный рассказ о собственной судьбе, плавно перетекающий в обобщенную историю поколения и в исповедь собирательного народного персонажа. Здесь в свои права вступает Емелин-лирик, Емелин-трагик, и слезы в «Gotterdammerung» проникновеннее, чем смех.

Оплакивая свою Родину и себя, поэт, тем не менее, продолжает артистическое действо и создает балаганный образ изгоя: «И оттого, что такой я по жизни плачевный у...бок, / Что-то по типу Горлума из «Властелина колец», / Я так люблю смотреть, как рушатся небоскребы, / И дети бегут и кричат по-английски: п...ц... п...ц...». В такие моменты Емелин напоминает поэта первой трети прошлого века Александра Тинякова: скандального юродивого-мизантропа, но сходство это обманчиво, ибо, в отличие от Тинякова, Емелин обладает большим лирическим даром.

Кто-то говорит, что писать так, как любит писать Емелин, проще простого: бери наиболее обсуждаемое свежее сообщение из СМИ или блогов и комментируй его десятком ернических строф, каждый так может. Еще кто-то добавляет, что стихи Емелина не привносят в поэзию ничего нового, что в них отсутствуют оригинальные художественные стратегии.

О том, какая все это поверхностная и предвзятая чушь, свидетельствует практически любое стихотворение из «Gotterdammerung», но с еще большей убедительностью – весь сборник в целом. Авторство этих стихов узнается по одной строфе, они разлетаются на цитаты, но некоторые из них впору не просто цитировать, а твердить как заклинание. Ни один другой стихотворец не высказывался о превратностях последних пятнадцати лет так смешно и отчаянно, так внятно и так вызывающе.

Однако филологический истеблишмент, признающий только поэзию для поэтов, предсказуемо ставит Емелину «незачет», на что тот справедливо отвечает в своем духе. И не просто отвечает, но не отказывает себе в удовольствии поюродствовать, представляясь затравленной жертвой новейшей поэтической мафии. И надо же, будучи освещаемы автором, умеющим обращаться к широкой аудитории, даже внутрицеховые и межклановые литературные распри становятся любопытной темой. Невероятно, но факт. 

 Кирилл Решетников

Всеволод Емелин: «Манеру своего письма я бы определил как треш»

21 ноября 2012 · Андрей Рудалев

Советский человек, «заброшенный» в совершенно чуждый ему мир, «маргинал среди маргиналов» — так он сам определяет себя.  Поэт Всеволод Емелин, которого совершенно не интересует вечность и который сам свою манеру письма определяет как «треш», рассказал, что влияет на вдохновение, за что готов дать в морду, поведал о дутых величинах в современной литературе и о наступлении эры электронных книг.

— Для начала банальный вопрос: какой момент включился «тумблер» и ты решил: я поэт? И какие ещё, кроме поэтической, ты бы мог выделить свои ипостаси?

— Честно говоря, этот тумблер так и не включился. Я и сейчас не считаю себя поэтом в полной мере. С одной стороны, слишком много авторитетных в литературе людей (и не авторитетных, тоже) высказывались обо мне вполне в духе Хармса: «А по-моему, ты гавно!». Когда это слышишь постоянно, то поневоле начинаешь верить.

С другой стороны, моё представление о поэте формировалось в советское время, и оно включает в себя такие понятия как популярность поэта, участие его в общественно-политических процессах, воздействие творчеством на эти процессы и т. д. С этой стороны Дмитрий Быков поэт, а я опять же нет.

Какие ещё есть во мне ипостаси? Ну, я, например, алкоголик, в течение нескольких десятилетий ухитряющийся избежать полной деградации. А это, кто понимает, достаточно серьёзно.

Я советский человек, во второй половине жизни «заброшенный» (термин экзистенциальной философии) в совершенно чуждый ему мир, и мучительно пытающийся в этом мире выжить.

Ну и ещё, что важно – я человек, много лет занимающийся физическим трудом. Пожалуй, всё с ипостасями.

Быть поэтом сейчас — значит быть маргиналом.

— Ни разу не раскаивался, что залез в поэтическую шкуру?

— Что влез в «поэтическую шкуру» (если влез), совершенно не расстраиваюсь. Жить стало заметно интереснее, стало больше путешествий, приключений, вообще событий.

— Быть поэтом сейчас статусно или это нечто маргинальное? Ты модный поэт или поэт-маргинал, отщепенец?

— Быть поэтом сейчас (за крайне редкими исключениями) — значит быть маргиналом.

Что касается меня (любимого), то я являюсь маргиналом среди маргиналов. Ну а по большому счёту сейчас в поэзии вполне можно быть одновременно маргиналом и модным брендом.