ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

– Что, André?

– Надо, чтоб это кончилось, – сказал он своим дурным голосом, злобно глядя на нее.

– Да что, André?

– Что André? – повторил муж, не сдерживая голоса.[1258] – Не думал я, чтоб мне пришлось говорить это моей жене. А должно.

– Да что я сделала, André?

– Я не хочу, чтоб вы ездили в это глупое общество, где вы можете встречать всякую дрянь.

– Какое же дурное общество у Annette?

– Самое гадкое. И я не хочу, чтоб вы ездили. Слышите? Я могу принимать к себе тех, кого я считаю достойными. А ездить я не хочу, чтоб встречать всякой народ с улицы.[1259] Вам это может быть обыкновенно…

Княгиня заплакала и ничего не говорила.

Князь Андрей вышел от жены еще бледный, но на вид спокойный. Он сел за письменный стол и стал писать.

Князь запечатал написанные два письма, он хлопнул в ладони.

– Послать Фадея. – Князь встал, отдал письмо Фадею. – Слышишь ли, завтра утром поезжай с малого подъезда второе крыльцо, спроси швейцара, покажи адрес, отдай по адресу и доложи, что князь приказали просить ответа. Другое письмо, вот это, отвези к князю И[политу] и подожди ответа. Понял? Повтори. – Фадей повторил, но не так. Князь заставил его повторить еще раз и тогда только отпустил его.

Князь скинул мундир, надел сертук и крепко стал растирать себе лоб и глаза ладонью.

– Pierre, – сказал он, отрывая от чтения своего друга, – знаешь, что я прежде тебя уеду из Петербурга.

– Куда? – спросил Pierre, отрываясь от книги и глядя через очки.

– В армию. Я перехожу адъютантом к Кутузову.

– Не может быть? Когда же вы это решили?

– Сию минуту.

– Удивительно! А княгиня куда же поедет?

– Она поедет к отцу.

– Да зачем же это вдруг?

– Так надо.

Pierre по странному чувству никогда не мог решиться говорить своему другу ты, несмотря на то, что уже давно они сошлись и Андрей говорил ему ты.

– Это удивительно! – повторял он.

В спальне княгини произошла страшная сцена.

Князь Андрей видел, как Иполит положил записочку в ридикюль княгини. Он достал ее оттуда и в спальной княгини произошла страшная сцена между мужем и женой. M-r Pierre спокойно лежал в кабинете, не подозревая того, что делалось в спальне.>

* № 11 (рук. № 51. T. I, ч. I, гл. V—VI).

30.

Переодевшись, князь Андрей медленно и <аккуратно>, как он и всё делал <отложил письмо в сторону, сложил письменные матерьялы по местам>, [сел] в кресла перед столом и, обернувшись к Pierr'y, расправил морщины. Pierre тотчас же оставил книгу и поверх очков смотрел на своего друга с видом покорной готовности[1260] слушать то, что скажет князь Андрей.

– Да, довольно этой жизни, – сказал князь Андрей[1261] оживленно и желчно. – Эта жизнь была не для меня. Я чувствовал, что падаю все ниже и ниже. Я становился такой же, как все.

Pierre недоверчиво улыбнулся, показывая этим, что друг его не мог сделаться таким, как все.

– Нет, право. Я чувствовал, что эта жизнь не по мне… Ну, теперь довольно. Война. И я знаю, где мое место.[1262] Через две недели я буду в армии.

– Когда же вы это решили?

– Сейчас.

– А жена? – робко спросил Pierre.

– Она будет в деревне у отца.

В это время зашумело в соседней комнате женское платье. Лицо князя Андрея отразило опять ту же гордую, холодную злобу, которая выражалась в нем во весь вечер, и огонь, загоревшийся было в глазах при начале разговора, потух опять при входе жены.

Княгиня, все так же улыбаясь белыми зубами из под короткой губки, сложила свои маленькие ручки над возвышением талии[1263] и села на кресло в кабинете мужа.

Pierre, спустив ноги, посмотрел на князя и его жену и, видимо, желая спросить еще что то, воздержался от вопроса, полагая, что решение князя еще должно оставаться тайной для жены. Князь Андрей понял его и видимо нарочно продолжал тот же разговор.

– Да, – сказал он, – странно будет, что я, я

буду драться с Наполеоном.

Княгиня рассеянно смотрела вперед и, казалось, не слушала и не понимала того, что говорилось.

– Неужели вы думаете, что мы победим? – наивно спросил Pierre.

– Гм! – отвечал князь Андрей. – Мой долг сделать всё, что я могу, а там что будет. Но война теперь решительно объявлена и до зимы понюхаем пороху, – прибавил он, оглядываясь на жену и с досадой отворачиваясь от ее равнодушно спокойного и радостного лица. Она, видимо, не понимала того, что говорилось, глаза ее смотрели, как будто вглубь себя, кротко, радостно и серьезно, матерински… Она чуяла движение ребенка[1264] и все казалось ей так ничтожно в сравнении с тем первым чувством матери, которое она испытывала.

– Что ж вы будете адъютантом Кутузова? – спросил Pierre.

– Да, он предлагал мне прежде. Во фронте я не могу служить, слишком мерзко наше воинство.

– Да собственно он что, Кутузов? – спросил Pierre.[1265]

– Это ты только можешь не знать, – сказал князь Андрей. – Главнокомандующий!

Он оглянулся на жену. Ему неприятно было, что она пришла, неприятно было, что она ничего не говорит.[1266]

– Чем замечателен этот Кутузов, где он был?