ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

– Je crois que c'est fini, —[1358] сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по привычке сильно книзу.[1359] Княжна бесстрастно, непроницаемо смотрела своими выпуклыми большими глазами прямо на князя. Она покачала головой и вздохнула. Жест ее можно было объяснить, как выражение печали и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василии объяснил этот вздох, как выражение усталости.

– Eh moi d'affaires et d'affaires très sérieuses.[1360]

[1361] Они помолчали.[1362] Щеки князя Василия нервически подергивались то на одну, то на другую сторону, резче обозначая неприятные[1363] морщины около рта. Он говорил[1364]

медленно и глаза его смотрели то нагло, то испуганно. Княжна[1365] переложила одну руку на другую с тем видом, который говорил, что «ежели вы не начнете, я ничего не скажу».

– Вот видите ли, моя милая княжна Катерина Семеновна, – сказал он, – в такие минуты, как теперь, обо всем надо подумать. Надо подумать о вас; я вас всех люблю, как своих детей, вы это знаете. – Он говорил это монотонно, видимо и не желая, чтоб ему верили, но по привычке и не мог говорить иначе. Княжна[1366] тускло смотрела прямо на него и нельзя было догадаться: понимает ли она или нет то, что ей говорили.

– Надобно подумать и об моем семействе.[1367] Ты знаешь, Катишь, – продолжал он, – что вы три и мое семейство, да еще Мамонтовы, одни прямые наследники графа. Я знаю, я знаю, как [1368] тебе неприятно думать об этом, поверь, мне еще неприятнее, но, мой друг, надо быть ко всему готовым.[1369]

Я слышал,[1370] что прошлую зиму несчастный[1371]

дядя почему то был расстроен и написал странное завещание, по которому он[1372] всё именье, помимо прямых наследников, отдавал этому[1373] пухлому sans culott'y[1374] (князь Василий так называл иногда Pierr’a).[1375] Княжна недоверчиво и презрительно улыбнулась.

– Это было бы очень хорошо, – сказала она, иронически и спокойно. – Но этого нельзя сделать.

– Этого нельзя сделать так, но я знаю, что граф писал письмо государю и просил усыновить Пьера. Понимаешь? – Княжна ничего не отвечала, но губы ее сжались и брови нахмурились.

– Я тебе скажу больше.[1376]

Письмо написано, и государь о нем знает, – продолжал князь, – но существует ли завещание,[1377] или нет? Это ты должна знать и должна мне сказать, не для себя, я знаю, как ты далека от всего этого, но для твоих сестер, для моих детей, которые вместе с вами[1378] будут лишены всего.[1379]

– Как всего? – вскрикнула княжна, всё не спуская глаз с князя Василия. – Нас выгонят из этого дома?

– Да, разумеется, – отвечал князь Василий, стараясь проникнуть смысл выражения лица княжны; «не хочет или не может она понять меня?», спрашивал он сам себя.

– Этого только недоставало! – проговорила княжна, смеясь внутренним, злым смехом и не изменяя выражения глаз, – я женщина, но насколько я знаю, что незаконный сын не может быть наследником, mon cousin, – сказала она, заканчивая слова таким ядовитым жестом, каким заканчивают свои речи женщины, предполагающие, что они сказали пику.

– Как ты не понимаешь! Граф пишет письмо государю и просит его усыновить Пьера и ему передает именье, – сказал князь Василий нетерпеливо, – и ежели это завещание и письмо не уничтожено, а будет найдено в бумагах графа, то мы с тобой, моя милая, ничего не будем иметь, кроме утешенья, что мы исполнили наш долг перед умирающим et tout ce qui s'ensuit.[1380]

– Вы меня считаете за совершенную дуру, mon cousin?[1381]

«Или она то, что она говорит, т. е. – дура, или есть другое завещанье исключительно в их пользу», подумал князь Василий.

– Милая моя, – сказал он, ударяя себя в грудь, – я пришел сюда не для того, чтобы пикироваться с тобой, но для того, чтобы, как с хорошей родной, с истинной родной,[1382] поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю, что письмо к государю есть и что, ежели завещание написано и не уничтожено, то[1383] ты, моя голубушка, не получишь ничего и все пойдет Пьеру.

– Это было бы хорошо! Это было бы прекрасно, я ничего и не хочу, – крикнула княжна.[1384] – Как не презирать людей после этого. Какая подлость, какая низость! – почти прокричала она. – Прекрасно! Очень хорошо. Я всем пожертвовала для него и в награду за всё <нас лишат> законного, меня прогнать и сестер! Мне и не нужно ничего, но я знаю, чьи это интриги.[1385] Но это не может быть. Я спрашивала…

«Да она дура и злая еще дура», подумал князь Василий.