Птичий город за облаками

Найденный в 2019 году в Ватиканской библиотеке сильно поврежденный кодекс с повестью «Заоблачный Кукушгород», принадлежащей эллинистическому периоду, на короткое время всколыхнул мир исследователей античной литературы. Увы, ученым удалось спасти совсем немногое: двадцать четыре мятых листа, в той или иной степени поврежденные. Хронология вызывает вопросы, текст изобилует лакунами.

Из следующего тома проецируются две тридцатисантиметровые фигуры и встают за кафедры друг против друга. «Этот текст, — говорит первый, седобородый с галстуком-бабочкой, — предназначался для одного-единственного читателя, умирающей девочки, так что это повествование о страхе смерти…»

«Ничего подобного, — говорит другой, тоже седобородый и тоже с галстуком-бабочкой. — Диоген определенно играл с псевдодокументализмом, совмещая художественное и научное, утверждая, будто его история — подлинная запись, обнаруженная в гробнице, одновременно давая читателю понять, что она, разумеется, вымышленная».

Констанция захлопывает книгу, и оба говорящих исчезают. Во второй книге на трехстах страницах обсуждается происхождение и цвет чернил, которыми написан кодекс. Третья посвящена древесной смоле, обнаруженной на некоторых страницах. В четвертой невнятно излагаются попытки разложить спасенные листы в изначальном порядке.

Констанция подпирает руками лоб. Переводы, которые она сумела разыскать в стопках, только сбивают с толку: они либо занудные и пестрят сносками, либо такие обрывочные, что в них ничего не разберешь. В них угадываются общие очертания папиной истории — Аитон стоит на коленях перед дверью волшебницыной комнаты, Аитон превращается в осла, Аитона похищают разбойники, ограбившие гостиницу, — но где смешные волшебные слова, где звери, пьющие лунное молоко, где река кипящего вина на Солнце? Где звуки, которые папа издавал, когда Аитон принял чайку за богиню, где рык, которым он говорил за волшебника в чреве кита?

Надежда, которую она питала минуты назад, тает. Столько книг, столько учености, но что толку? Ничто из этого не поможет ей понять, почему отец бросил родной дом. Ничто не растолкует, за что ее обрекли этой участи.

Она берет листок бумаги и пишет: «Покажи мне синюю книжку с городом в облаках на обложке».

Сверху спархивает листок: «В библиотеке нет данных о такой книге».

Констанция смотрит на бесконечные ряды шкафов:

— А я думала, в тебе есть все.

Еще затемнение, еще отпечатанная на принтере первая еда, еще уроки с Сивиллой. Потом Констанция вновь залезает в Атлас, опускается средь выжженных холмов под Наннапом, идет по Беклайн-роуд к папиному дому. «Σχερία», — гласит написанная от руки табличка.

Констанция нагибается, изворачивается, подходит так близко к дому, как только можно, заглядывает в окно, которое превращается в дрожащие цветовые пятна. Книга на тумбочке синяя. Облачный город в середине обложки кажется выцветшим от солнца. Констанция встает на цыпочки, щурится. Под именем Диогена напечатаны три слова мелким шрифтом, которых она в первый раз не заметила.

Перевод Зено Ниниса.

В небо, из Атласа, обратно в атриум. Она берет с ближайшего стола листок бумаги. Пишет: «Кто такой Зено Нинис?»

Лондон

1971 г.

Зено

Лондон! Май! Рекс! Живой! Сто раз Зено разглядывал писчую бумагу Рекса, вдыхал ее запах. Он знает эти буквы, приплюснутые сверху, будто кто-то прошел по строчкам. Сколько раз он видел этот почерк на инее и на земле в Корее?

Каким невероятным чудом было получить сразу три твоих письма!

Может быть, приедешь, если сможешь?

Каждые несколько минут на Зено вновь накатывает радость. Да, в письме упомянуто это имя, Хиллари, но что с того? Если Рекс нашел себе какую-то Хиллари, то и бог с ним. Он выбрался. Он жив. Он пригласил Зено на «скромное торжество».

Ему представляется, как Рекс в костюме садится среди тихого сада писать письмо. Голуби воркуют, за дубами в сыром небе высятся часовые башни. Элегантная степенная Хиллари выносит фарфоровый чайный сервиз.

Нет, без Хиллари было бы лучше.

Не могу выразить, как я рад, что ты выкарабкался.

Что-то вроде отпуска.

Зено ждет, когда миссис Бойдстен уйдет по магазинам, и звонит в Бойсе, в агентство путешествий, шепчет в телефон вопросы, будто замышляет преступление. Когда он говорит Аманде Кордди в департаменте дорожных работ, что в мае берет отпуск, у нее глаза увеличиваются вдвое.

— Ну, Зено Нинис, опупеть можно! Не знай я, что такого не может быть, решила бы, что ты влюбился.