Птичка на тонкой ветке

— Её лицо?

— М-м-м… У нее, должно быть, прямой красивый нос…

— Женщина для тебя начинается с носа. Так. Высокий лоб? Огромные голубые глаза?

— Тонкие властные губы… Ими она отдаёт приказы своим верным слугам…

— Разумеется. Само лицо её… круглое или вытянутое, черты его изысканно тонки или приятно округлы?

— Тинчес! — настало время вмешаться мне. — Видишь ли, для его эпохи считается вовсе не обязательным знать в лицо предмет своей любви. И наоборот, преодоление всяческих препятствий, в том числе своих предубеждений, считается подвигом.

— Великолепно! Великолепно! — рассмеялся Тинч, закрывая и пряча блокнот. — Стало быть, у нашего костра собралась замечательная компания: чокнутый художник, чокнутый писатель и не менее чокнутый поэт! Потом появится чокнутый редактор и все мы станем основателями журнала "Вестник Тёмного Царства"… Только, кто же будет нашим читателем?

И вдруг как будто смутный гул прошёл по лесу, словно зазвенели сотни, нет, тысячи голосов… Нетопыри появились среди веток и — пропали так же сразу, как возникли.

— Странно. Ветра нет… — впервые по-настоящему удивился Тинч. — А впрочем! Нам остаётся приобщить нашего хозяина (ведь мы оба отныне, вроде бы, его оруженосцы!) к нашему замечательному обществу. Отглотни-ка, сэр рыцарь! Да не забудь заветное желание!

— И оно… действительно исполнится? — засомневался де Борн. — Простите, но… не чаша ли это Святого Грааля?

— Боишься — можешь не пить, — развёл руками Тинч.

— Тогда… я загадаю такое желание… — рыцарь приподнялся со своего места. — Я… Я желаю, чтобы предо мной немедленно предстала наипрекраснейшая женщина в мире, наипрекраснейшая во все века, и времена, и народы… И… И ещё желаю, чтобы мы с нею…

— Да ты пей, пей, — поторопил его Тинч. — Одно желание!

На это сэр Бертран мотнул головою, прифыркнул как боевой конь и сделал глоток из злосчастной фляги…

— Быр! Крепота, однако! — сказал он. — Помню, как однажды, это было после сражения при Арсуре, мы с сэром Ульрихом…

Шум прошёл по ночному лесу. Ветра не было, только шум и шелест сухих прошлогодних листьев. И шелест этот неотвратимо приближался…

Она приближалась к нашему костру, отгибая ветви и раздвигая кустарник, неотвратимая и гордая, закинув за плечи россыпи иссиня-чёрных, искрящихся отсветами костра волос. Глаза её, синие, сверкающие как небо… и т. д.

Её копыта мягко, мягко, очень мягко ступали по опавшей листве.

И здесь мы, так и быть, поведём своё повествование от лица непосредственно автора…

Глава 4 — Кое-что о жизни кентавров

Иоланта:

Ну, что же? Где твои цветы?

(С тоской и недоумением.)

О рыцарь, рыцарь, где же ты?

"Иоланта", либретто М.И. Чайковского по драме Г. Герца

1

Вначале им показалось, что из темноты выходит просто очень высокая, красивая… нет-нет — необыкновенно красивая женщина. Блеснул металлом обод, скреплявший волосы, и расшитый золотом широкий пояс на кожаном, с металлическими заклёпками переднике, тёмно-вишнёвое платье из-под которого спускалось почти до самых бабок и рассыпалось складками по спине. Поверх её одеяний был накинут просторный серый плащ, стянутый золотой застёжкою у горла. Малиновая, с кистями попона прикрывала конскую спину и серый в яблоках круп…

Склоняя гордую голову на лебединой шее, кентавриха подошла вначале к Тинчу, который, не сводя с неё глаз, стоял, опираясь на посох.

— Эвоэ!.. Ассамато Величава! — сказала она нежным колокольчиковым голосом.

— Как? Величава? — спросил Леонтий. — Грузинка? Гамарджоба, генацвале!

Кентавриха непонимающе заморгала глазами.

— Меня зовут Тинч, — представился молодой тагркоссец.

— Тин-ньч… — нежно протянула она. — Тымаль, чиквышед, шийизморя.

— Как, как? — не понял он.

— Айхого, ворила та-ак… — пояснила она задумчиво.

— Постой, постой! — сказал Леонтий. — Она разговаривает примерно как мы, только иначе скрепляет слова. И впридачу каким-то образом вычитывает обрывки наших воспоминаний… или цитат…

— Наверное, у кентавров так принято, — предположил Тинч.

— Мнен, равитсят, войподарок, — и Ассамато ловко выхватила из его руки посох Таргрека.

Мгновение все стояли в недоумении. Леонтий заметил:

— Однако, нахальства она тоже не лишена.

— Постой ты, тихо! — шепнул Тинч. — Там, среди узоров, есть изображение кентавра. Видишь, разглядывает. А посох я сделаю новый, в лесу полно орешника…

— Кабыябы, лацарица! — провозгласила кентавриха, обращаясь на сей раз к писателю.

— Ну, а мне что ей подарить? — спросил Леонтий. — Разве что это?

И протянул Ассамато пустую чашечку из-под кофе.

— Кубокпен, ныйнеза, бвенный!

И чашечка оказалась весьма кстати…

— Ябдля батюшки царя! — заявила кентавриха, приблизившись к Бертрану и склоняя перед ним пышные, пахнущие конским потом волосы. — Роди лабага тыря!

— Э! Э! Э-э! — слабо засопротивлялся тот, но отступать было некуда — мешало упавшее дерево.

— Она хочет сказать, что она знатного, царского рода! — перевёл Леонтий.

— Мне тоже… тоже ей что-то дарить? — прошептал несчастный рыцарь.