Птицы, звери и родственники

Кабанина, хорошо вымоченная в вине с запахом какой-то травы и нашпигованная чесноком, благоухала и исходила соком, но все равно я едва одолел ее. Графиня же съела две порции равных объемов, после чего откинулась на спинку стула с лицом, залитым бледной красновато-коричневой краской, и отерла пот со лба совсем не подходящим для этой цели кружевным платком.

– Передышка, да? – улыбаясь мне, произнесла она заплетающимся языком. – Передышка, чтобы собраться с силами.

Я не ощущал в себе сил, с которыми можно было бы собраться, но предпочел умолчать об этом. И только кивнул, улыбнулся в ответ и расстегнул остальные пуговицы на шортах.

Во время передышки графиня курила длинную тонкую манильскую сигару и ела соленые орешки, без умолку болтая о своем муже. Передышка пошла мне на пользумне уже не так хотелось спать и я стал более непринужденным. Когда графиня в конце концов решила, что мы дали достаточный отдых нашим внутренним органам, и потребовала следующее блюдо, Деметриос-Мустафа принес два по-божески маленьких омлета с хрустящей коричневой корочкой снаружи и жидкие и сочные внутри, начиненные крошечными розовыми креветками.

– Что у тебя на десерт? – с полным ртом спросила графиня.

– Я ничего не готовил, – ответил Деметриос-Мустафа.

Глаза графини округлились и застыли.

– Ты не приготовил десерт? – сказала она голосом, в котором прорывались нотки ужаса, как будто слуга сознавался в каком-то гнусном преступлении.

– Я не успел, – сказал Деметриос-Мустафа. – Вы не вправе требовать от меня, чтобы я и обед приготовил, и сделал всю работу по дому.

– Но обойтись без сладкого! – в отчаянии проговорила графиня. – Завтрак без сладкого – это невозможно.

– Я купил немного меренг, – сказал Мустафа. – Придется удовольствоваться ими.

– О, как чудесно! – сказала графиня, вновь сияющая и счастливая. – Это как раз то, что нужно.

Мне это было вовсе не нужно. Меренги были большие и белые, хрупкие, как коралл, с льющимся через край кремом. Вот когда я пожалел, что не взял с собой Роджера, – он мог бы сидеть под столом и поглотить половину того, что мне предлагалось, поскольку графиня была слишком занята собственной тарелкой и собственными воспоминаниями, чтобы по-настоящему сосредоточиться на мне.

– Ну как? – спросила она наконец, проглотив последний кусок меренги и смахивая с подбородка белые крошки. – Ну как, вы насытились? Или не возражаете съесть чуточку чего-нибудь еще? Скажем, фруктов? Правда, в это время года их не так уж много.

Я сказал: нет, большое спасибо, я вполне сыт.

Графиня вздохнула и проникновенно взглянула на меня. Я уверен, ничто не доставило бы ей большего удовольствия, чем напичкать меня еще двумя-тремя блюдами.

– Вы едите недостаточно, – сказала она. – В вашем возрасте мальчикам следует есть больше. Вы слишком худы. Ваша матушка кормит вас как следует?

Представляю себе, как разгневалась бы мама, услышав эту инсинуацию. Я сказал да, мама превосходно готовит и все мы питаемся роскошно.

– Рада слышать это, – сказала графиня. – Но все равно вы кажетесь мне чуточку изможденным.

Я не мог произнести этого вслух, но причиной тому, что я начал выглядеть изможденным, было покушение съеденной пищи на мой желудок: оно уже давало себя знать. Я объяснил как можно вежливее, что мне, пожалуй, пора трогаться в обратный путь.

– Ну конечно же, мой дорогой, – сказала графиня. – Боже мой, уже четверть пятого. Как летит время!

Она вздохнула при мысли об этом, затем ее лицо заметно просветлело.

– Как бы то ни было, теперь почти время пить чай. Вы и в самом деле не хотите задержаться и съесть чего-нибудь еще?

Я сказал: нет, мама будет беспокоиться обо мне.

– Так, дайте мне подумать, – сказала графиня. – Зачем же вы пришли? Ах да, за совой. Мустафа, принеси мальчику сову, а мне кофе и тех чудесных турецких сладостей, что в гостиной.

Мустафа появился с картонной коробкой, перевязанной бечевкой, и вручил ее мне.

– Я бы не стал открывать ее, пока не добрался бы домой, – сказал он. – Она совсем дикая.

При мысли, что, если я не поспешу с отъездом, графиня пригласит меня разделить с ней турецкие сладости, я пришел в ужас, а посему сердечно поблагодарил обоих за сову и откланялся.

– Ну что ж, – сказала графиня. – Очень мило было встретиться с вами, право, очень мило. Вы должны непременно приехать еще – лучше всего весной или летом, когда у нас выбор фруктов и овощей побогаче. Мустафа умеет приготовить осьминога так, что он просто тает во рту.

Я заверил ее, что чрезвычайно охотно приеду еще, отметив про себя, что, если на это решусь, заблаговременно поголодаю дня три.

– Вот, – сказала графиня, всовывая апельсин мне в карман, – возьмите это. На случай, если вы проголодаетесь в пути.

Когда я взобрался на Салли и мы потрусили рысцой вниз по подъездной аллее, она крикнула:

– Езжайте поосторожнее!