Птицы, звери и родственники

– Мой муж был очень культурный человек, право, очень культурный. Он, знаете ли, собирал книги. Книги, картины, почтовые марки, металлические крышки от пивных бутылок, его влекло все, что имеет отношение к культуре. Перед самой смертью он начал собирать бюсты Наполеона. Вы бы поразились, сколько сделано бюстов этого ужасного маленького корсиканца. У моего мужа их было пятьсот восемьдесят два. «Генри, – сказала я ему, – Генри, пора остановиться. Либо ты кончишь собирать бюсты Наполеона, либо я оставлю тебя и уеду на Святую Елену». Я сказала это в шутку, только в шутку, и вы знаете, что он мне ответил? Он ответил, что собирается отправиться на отдых на Святую Елену – со всеми своими бюстами. Боже мой, какая приверженность! Это было невыносимо! Я согласна, чуточку культуры – это уместно, но нельзя же быть одержимым ею.

В комнату вошел Деметриос-Мустафа, наполнил наши бокалы и сказал:

– Завтрак будет через пять минут.

– Он был, если можно так выразиться, коллекционером по велению сердца, мой дорогой. Подумать только, как я дрожала всякий раз, когда видела этот фанатический блеск в его глазах! Однажды на окружной ярмарке он увидел комбайн, во-о-о какой огромный. Глаза у него загорелись, но уж тут я решительно воспротивилась. «Генри, – сказала я ему, – Генри, мы не станем загромождать все поместье комбайнами. Если тебе так уж необходимо, почему бы не коллекционировать что-нибудь разумное? Драгоценные камни, меха или еще что-либо в этом роде?» Господи, возможно, это была резкость с моей стороны, но что я могла поделать? Если бы я хоть на минуту расслабилась, он бы набил весь дом сельскохозяйственными орудиями.

В комнату снова вошел Деметриос-Мустафа.

– Завтрак готов, – сказал он.

Не переставая болтать, графиня вывела меня за руку из комнаты, и мы прошли выложенным изразцами коридором вниз по скрипящей лестнице в огромную кухню в подвальном помещении. На нашей вилле кухня тоже была достаточно велика, но по сравнению с этой она выглядела просто карликом. Эта кухня была вымощена каменными плитами, и в одном ее конце под булькающими котелками пылал и мерцал целый ряд костров из древесного угля. Стены были увешаны множеством медных котелков, чайников, блюд, кофейников, огромных сервировочных подносов и супниц. Все они светились розово-красным в отблесках пламени, ярко блестя и мерцая, словно жуки-скакуны. Посреди кухни стоял обеденный стол превосходно отполированного орехового дерева футов двенадцати длиной. Он был безукоризненно накрыт на две персоны – белоснежные салфетки, сверкающие столовые приборы. Два гигантских серебряных канделябра в центре стола возносили вверх белый лес зажженных свечей. Кухня, она же парадная столовая, производила поистине необыкновенный эффект. Здесь было очень жарко и столько вкусных запахов, что они почти забивали благоухания, исходящие от графини.

– Надеюсь, вы не имеете ничего против завтрака в кухне, – сказала графиня таким тоном, как будто и впрямь не было ничего унизительнее трапезы в таком скромном окружении.

Я ответил, что, по-моему, есть в кухне в высшей степени разумно, особенно зимой – так теплее.

– Совершенно верно, – сказала графиня, усаживаясь на стул, который поддерживал Деметриос-Мустафа. – К тому же, если бы мы ели наверху, меня б засыпал жалобами этот старый турок – ему, видите ли, далеко ходить.

– Я жалуюсь не на расстояние, а на количество еды, которую мне приходится таскать, – сказал Деметриос-Мустафа, разливая по бокалам светлое зеленовато-золотистое вино. – Если б вы не ели столько, все было бы не так плохо.

– А, кончай с жалобами и начинай подавать, – плаксиво сказала графиня, тщательно засовывая салфетку под свой подбородок с ямочкой.

Набравшись шампанского и бренди, я довольно сильно опьянел и был голоден как волк. Я в тревоге озирал орудия еды, лежавшие рядом с моей тарелкой, не зная, какое пустить в ход первым. Мне вспомнилось любимое мамино изречение: «Начинай снаружи и забирайся вглубь», но я все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Надо выждать и посмотреть, что первым возьмет графиня, а затем последовать ее примеру. Это было неразумное решение, ибо вскоре обнаружилось, что она с утонченным безразличием брала какой попало нож, вилку или ложку, так что вскоре я совсем сбился с толку и стал поступать так же.