Пуговица Дантеса

Статья 334: «Все соучастники в умышленном смертоубийстве подлежат или равному с умышленными смертоубийцами наказанию, или меньшему, смотря по вине их». Это уже о голландском посланнике Геккерене. Данная статья предусматривала некую попытку оправдаться, чтобы таким образом выкрутиться. Хотя последнего можно было смело притянуть как соучастника. (По сути, он таковым и являлся.)

Как бы то ни было, полковая сентенция никак не вяжется с реальным наказанием. Достаточно напомнить, что четыре года спустя майор Николай Мартынов, застреливший поручика Лермонтова, отделается тремя месяцами гауптвахты, в то время как секунданты вообще избежат какого-либо наказания. Всё это заставляет серьёзно задуматься над искренностью аудитора Маслова. Недоглядел или… Или утвердил данное решение вполне умышленно? Если же это было сделано осознанно, следовательно, Маслов прекрасно понимал, что Аудиториатский департамент полковой «недогляд» явно узрит и исправит. Вопрос в другом: с какой целью было наводить тень на плетень?

А цель, скорее всего, была такова. Члены военно-судной комиссии, разобравшись в деле и усмотрев низменную изнанку Дантеса, заняли по отношению к нему исключительно отрицательную позицию – кто-то в большей степени, кто-то – в меньшей. Правда, предпочитая открыто не дискутировать. По крайней мере, показания секунданта Данзаса полностью склонили чашу весов в пользу Пушкина, погибшего при отстаивании как своей чести, так и супруги.

Но было и другое. Каждый из офицеров прекрасно понимал, чем заканчиваются подобные суды: «пожурили – и забыли». То же, знали они, ожидало и Дантеса. Поэтому сентенция военного суда должна была показать, что убийца Пушкина достоин особо строгого наказания – вплоть до смертной казни через повешение, за что и ратовала военно-судная комиссия. Ну а то, что ветерана нескольких войн подполковника Данзаса, раненного турецкой пулей в левую лопатку при осаде крепости Браилов, не тронут, никто не сомневался. Как и в неприкосновенности голландского посланника, которого могли лишь выслать из страны.

В Записке о мере прикосновенности к дуэли иностранных лиц эти лица названы поимённо: «Министр Нидерландский Барон Геккерен», «Состоящий при Французском посольстве Д. Аршиак, выехавший уже за границу» и «Находящийся при Английском посольстве Господин Мегенс».

В отношении Геккерена была определена следующая мера прикосновенности:

«По имеющемуся в деле письму убитого на дуэли Камергера Пушкина видно, что сей Министр, будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном Поручиком Геккереном. По показанию Подсудимого Инженера Подполковника Данзаса, основанному на словах Пушкина, поселял в публике дурное о Пушкине и жене его мнения насчет их поведения, а из собственного Его Барона Геккерена письма, писанного к Камергеру Пушкину в ответ на вышеупомянутое его письмо, выражением онаго посказывал прямую готовность к мщению, для исполнения коего избрал сына своего подсудимого, Поручика Барона Геккерена» [19].

Ничего удивительного, что многие современники Пушкина нисколько не сомневались в своднической роли Геккерена-старшего: ведь его активное участие во всей этой грязной истории было очевидным.

* * *