Пуговица Дантеса

Помните знаменитое суворовское «пуля – дура, штык – молодец»? Для нас, столь далёких от всего этого, не сразу понятно, о чём речь. Старик же Суворов говорил о том, что при ранении пулей в руку ли, ногу, а порой и касательное в голову ещё можно было выкарабкаться; зато скромный с виду штык – опаснейший враг. Он безжалостный убийца. Ушёл на сантиметр-другой поглубже – и для раненого начинался обратный отсчёт. Ткнул – и отбежал. Всего-то. Нам всегда казалось, что преимущество штыка заключалось в некоем временном выведении противника из строя: ранил – и тот уже как бы вне игры. А дальше раненым займутся доктора – а уж они-то своё дело знают, спасут…

Не спасут! По крайней мере, при проникающем ранении живота во время Бородинской битвы, да и всей освободительной кампании 1812–1814 годов, не спасали. Таких раненых, как правило, не оперировали, ограничиваясь консервативной терапией. Солдаты и офицеры с той и другой сторон умирали десятками, сотнями, тысячами… В страданиях и муках. От инфекционных осложнений. В частности, от перитонита. Такая вот проза войны…

Так в чём же причина такого плачевного состояния хирургии? Причина в том, что, как уже было сказано, ранения живота считались неоперабельными. Нет, не следует думать, что доктора не были способны извлечь пулю или осколок – могли, причём достаточно виртуозно. А вот прогноз при подобных операциях изначально считался плохим. «Счастливой случайностью» оказывалась не гибель, а именно выздоровление пациента. «Оперировать брюхо» и накладывать шов на раненую кишку хирург Ларрей считал «бесполезным занятием»; ничего удивительного, что раненных в живот не торопились транспортировать в операционную. Спасали тех, у кого имелся шанс выжить, ампутируя конечности и давая тем самым шанс выжить вообще. Тому же Ларрею не было смысла тратить время на тяжелораненых с торакоабдоминальными ранениями, поэтому он ампутировал конечности и, таким образом, спасал…

Ситуация долго находилась в тупике. Даже великий Пирогов полагал ушивание кишечной раны нецелесообразным, ибо кишечный шов «раздражает чрезвычайно чувствительные оболочки кишок»; неизбежный некроз вызывал перитонит и гибель оперируемого. Причём Пирогов рассуждал вовсе не о раненой кишке в брюшной полости, а всего лишь о выпавшей наружу простреленной части кишечника. «Ни один защитник шва не полезет в брюхо зашивать кишечные раны», – дословные строки из работ Николая Ивановича Пирогова.