Пуля времени

Никодим же вскоре начал артачиться. Завидовал успеху вчерашнего балалаечника. Не мог взять в толк, как тому удалось настолько измениться. Ну и оплакивал собственную судьбинушку, те годы, что он верой и правдой служил приказчиком, думая, что это его призвание. Теперь уже он не был в этом уверен, проигрывая по всем статьям более молодому «выскочке».

Но потом состоялся тяжелый разговор в кабаке возле Ивановской башни Нижегородского кремля. Спустя сто лет эти места воспоет Максим Горький. Расскажет всей России и всему просвещенному миру о жизни на дне, босяках и прочих маргиналах. А тогда тут… просто были босяки, без Горького. Да медовуха, которую Бугров почти не потреблял, только если ради дела.

За крынкой пенного Никодим и высказал ему все, что наболело. Бугров выслушал и хотел было ответить так же громко, хлестко, по-мужски. Но отчего-то вспомнил последний разговор с Андреем. И сумел найти правильные слова уже для Никодима:

– Бог указал пчеле соты строить, и не станет она землю копать или в навозе рыться, как жук. Коли дал Бог человеку ум, так надо работать и им.

– Чего?! – Никодим даже хмельной удивлялся новым, мессианским ноткам в характере старого знакомого.

– Я говорю: мужику выгоднее работать смыслом своим, чем спиною или, по крайности, прилагать к делу и разум свой, а не одни плеча.

– Ну а я что? – не понимал Никодим.

– Ты все правильно делаешь. Только сам рассуди – куда ты пойдешь от меня, да в обиде великой? Кому ты там так нужен, как мне? Не лучше ли тебе стать правой рукою моей да сообща все дела и вершить?

Никодим задумался. В обиде своей он даже не видел такого простого выхода из положения. А ведь действительно – кому он там нужен? Простой мелкий приказчик, каким он был годами до встречи с Бугровым. А теперь может стать хоть и вторым, но участником все разрастающегося предприятия. Работать не на дядю, а на уже многими уважаемого Петра Егоровича.

В том же трактире два сметливых русских мужика пожали друг другу руки и с тех пор вершили дела вместе, постепенно наращивая влияние рода Бугровых в Нижнем Новгороде, да и во всей России.

А кроме прочего грамотный и сильный в цифрах Никодим стал первым счетоводом, бухгалтером и главным финансовым советником Петра Егоровича. Отвечал он и за особую кассу, скрытую ото всех посторонних в рогоже. Похожей на тот мешок из-под соли, что пошла на корм рыбам.

4

Вскоре торговец солью спустил на воду собственную новую баржу, сначала одну, потом вторую, третью. Продолжая держать суда, Бугров стал активно приторговывать и хлебом. А потом начал брать у государства подряды на строительство дорог и домов, присутственных заведений и храмов, стал едва ли не монополистом в деле расширения уже гремевшей к тому времени Нижегородской ярмарки.

Никодим аккуратно все записывал. И откладывал процент от всего в рогожу, а потом еще одну, и еще. На черный день, так сказать. Хотя пока бизнесу Петра Егоровича почти всегда светило солнце и ничто, как говорится, не предвещало.

В Нижнем Бугрова запомнили исполнительным и максимально точным в делах, из-за чего его предприятие, как правило, избегало претензий со стороны властей. Об этом писал в воспоминаниях знаменитый составитель «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Даль. Он лично и довольно хорошо знал Бугрова.

К взяткам Петр Егорович относился очень по-своему, творчески. Деньгами предпочитал не давать, но мог отблагодарить властей предержащих мукой.

– Ты приди ко мне завтра, – говаривал он кому-то из чиновников, – я дам тебе записочку, по которой тебе из лавки и отпустят пшеничной мучки.

А когда чиновник приходил, разыгрывалась следующая картина.

– А, ты пришел, здорово, барин! Вот тебе бумага, перо и чернила, и пиши, что я скажу: «Отпустить сему подателю один пуд третьего сорта пшеничной муки». Что, написал? Ну давай теперь я подпишу…

После чего каракулями выводил едва ли не единственную выученную надпись – «Бугровъ». До конца жизни он оставался совершенно безграмотным. А те же чиновники, пользуясь этим, писали в записке от всесильного магната не то, что он диктовал, а, к примеру, – «отпустить пять пудов пшеничной муки первого сорту» вместо одного пуда третьего.

Плюс иногда некоторые чиновники приходили в дом Бугрова и выпрашивали… денег на похмелье. И он давал. Только не более двух двугривенных, которые всегда имелись в большой деревянной чашке, стоявшей на полке в кухне.

А еще больше Петр Егорович раскрывался на торгах – самом главном источнике своего благосостояния. Все-таки он был не прост. Иначе бы уже давно развалилась вся его империя. По свидетельствам современников, наряду с безграмотностью у бывшего крестьянина невероятным образом были развиты сметливость и сообразительность. В пальцах двух его рук заключалась чуть ли не высшая математика, благодаря которой он очень быстро соображал число потребного материала или денег и едва ли потерпел в своей многолетней предпринимательской практике хотя бы одну неудачу или убыток…