Пульс Хибин. Сборник

Разреши мне, пожалуйста, съездить туда, разреши, мне, пожалуйста, плюнуть на все, разреши добежать, разреши доползти, разреши мне ромашки туда донести.

Лепестки сосчитаю, получится чет — я на город взгляну и обратно уйду... Разреши мне, пожалуйста, съездить туда — я тебя ни о чем не просил никогда.

У каждого литератора, видимо, есть особенно родное, тревожаще близкое место, где он пустил корни, рос вместе со всеми, и он сверяет пульс своих сочинений с биением жизни на избранной точке земли. Поэтому не могу я уже два десятка лет отделить себя от Хибин.

2

Первое письмо пришло от Василия Иосифовича Гунько, экскаваторщика: «Погода у нас словно взбесилась. Весь декабрь сыплет снег и дует. Намело снега столько, что его приходится убирать экскаваторами из карьера. Я давно не видел такого: целое месторождение снега. Под угрозой выполнение месячного плана. Нас может спасти только чудо. Но мы надежды не теряем и полны решимости этот год завершить успешно».

Заметьте, погода его интересует только на горе, где прошла и проходит лучшая часть его жизни. В Хибинах Гунько уже четверть века. В Кировск он приехал по вызову: один сельский журнал напечатал его фотографию — как опытного киномеханика, перевыполнившего годовой план.

В Хибинах же он связал свою судьбу с Чум-горой. Гунько собирал на плато Расвумчорр первый экскаватор. В октябре 1960 года Василий Иосифович совершил первый пробный рейс на «Татре» с двуногой стойкой экскаватора. Дорога от Кировска к подножию Чум-горы, до первого домика, была хорошей. Дорога же от домика до первого поворота, так называемого «тещиного языка», считалась временной, но вполне сносной. Дальше же начинался серпантинный горный подъем, прозванный «озорными поворотами». С временной дороги на «озорные повороты» был крутой подъем, и здесь уже лежал снег. «Татре» пришлось побуксовать, но все обошлось благополучно, они выскочили на «озорные» и сразу поняли, что большегрузные детали экскаватора поднять будет не так-то просто.

На плато стояла настоящая зима. Метровый слой снега покрывал ровно срезанную когда-то ледником площадку — «плешь». Торчали колышки с отметками предстоящих построек. Сильно мело. Где жить? Где людям согреть себя?..

У Гунько крепко отложилось в памяти, как доставляли они и собирали каждую деталь первого экскаватора. Самой тяжелой частью была сорокатонная поворотная платформа «ижорца». До первого домика груз дотащили тремя КрАЗами, отцепили, обогрелись. Что дальше? Одним трактором трейлер с платформой не подымешь. Тракторы же в сцепке навряд ли пройдут те «озорные повороты». Счалили два С‑80 толстыми тросами, кто-то подал команду трогаться с места, моторы заревели — и то, чего они побаивались, произошло. Платформа словно примерзла к дороге. Нужны были еще по крайней мере два трактора. Тракторы у них имелись (не тридцатый год!), был и трос в запасе. И вот четыре трактора, запряженные цугом, сдвинули груз. Подъем начался... Коварный участок первые два трактора прошли нормально, а вот третий с дороги соскользнул. Обрыв под ним километровый. Тракторист изо всех сил натягивал рычаг фрикциона, пытаясь выползти на дорогу. Громадный груз и еще один трактор сзади и два передних тягача старались разодрать эту несчастную машину на части, но она как-то продвигалась вперед по склону, по камням, над обрывом на новый поворот дороги. Только бы не подвела резина трейлера! Если что-нибудь произойдет с баллоном — все, они застрянут позорно посредине горы, в хорошую погоду, и ничто уже не сдвинет этот груз с места...

Поздно вечером поднялись на плато. До цели — километра два. Уселись на платформы, посвистывая. Моторы затихали, трактористы убирали газ, сбавляли обороты. И вдруг трактор, сцепленный непосредственно с трейлером, помчался вперед. Тут был уклон, на последнем километре. Сорокатонная платформа толкала машину впереди себя, как детский мячик. Монтажники соскочили на обочину и остолбенели: помочь никто из них не мог. Трактор развернуло поперек дороги, и платформа остановилась. Уф‑ф... Они тут же отцепили два передних трактора, как-то даже не веря остановке, и перевели их назад, на тормоз.

В своем письме Василий Иосифович Гунько скрупулезно описал, как они доставляли на гору и привинчивали буквально каждую гайку восьмикубового «ижорца».

«Постарайтесь вспомнить о людях, про житейскую обстановку той первой зимы на плато Расвумчорр», — попросил я Гунько. Он обещал, долго помалкивал, затем написал мне:

«О людях что-то не получается. Я много передумал и ничего путного вспомнить не могу. Припоминается только все трудное и плохое. Такого добра было много, очень много. И вот о нем-то писать неохота. Я часто думаю: как мы могли построить при всем том такой гигантский красавец рудник?.. Или я что-то недопонимаю и ничего страшного нет?»