Пульс Хибин. Сборник

Трудно было представить, что где-то, ну вот, например, в Хибинах, уже глухая зима — метели, лавины, морозы, полярная ночь.

Однажды вечером мне позвонил из Кировска Аккуратов.

— Вы знаете, что умер Илья Константинович Зеленой?

Нет, я про это по знал. Я только много думал о Зеленом в последнее время. Я думал, вот допишу очерк о лавине и первым делом пойду к Зеленому...

— Пришла телеграмма в Снежную службу, — сказал Аккуратов. — Илья Константинович умер. Весной он был еще хоть куда...

Мы помолчали, ибо другого средства почтить память хорошего человека не было и не будет. Перед лицом смерти надобно помолчать.

Потом мы поговорили немного. О том, о сем. О погоде.

— Ну, а вы там как, Василий Никанорович?

— У нас как положено. Мерзнем. Зима.

Я положил трубку. Набрал номер Ильи Константиновича Зеленого. Слушал, как звонит телефон в его пустой — опустевшей — квартире.

Назавтра трубку взяла Тамара Ивановна, жена — вдова — Зеленого. Она сказала:

— Илья Константинович долго боролся со смертью, полгода боролся, он не хотел умирать. И врачи говорили — чтобы в его годы такое крепкое сердце… У него плохо было с легкими. Затемнение в легком. Ему предложили сделать операцию. Он согласился. Операцию хорошо перенес, стал поправляться. Мы с ним уже ходили гулять... И вдруг он начал желтеть. Оказывается, когда ему переливали кровь, в крови донора были бациллы гепатита. Он заразился гепатитом. Опять его взяли в больницу. Мне разрешили быть рядом с ним. Два месяца он боролся и с этой болезнью. И тоже справился с ней.

Он очень надеялся... Но, должно быть, устало сердце. Как говорят врачи, образовался порочный круг: сердце и печень. Илья Константинович умер в сознании. До последней минуты он оставался спокойным. Даже шутил... Похоронили его военные. Он и сам был военный. Я плохо помню, где это было и как... Народу масса была. И какие-то елки. Играл военный оркестр... Вы знаете, Илья Константинович очень боялся, что на похороны к нему никто не придет. Он говорил: «Все меня позабыли...» Он напрасно так думал. Столько было речей и цветов... Просто прелесть...

Тамара Ивановна сказала это слово: «прелесть...» — и заплакала.

Александр Житинский

ХИБИНСКИЕ ВСТРЕЧИ

Репортаж об одной поездке

Первый северянин

В вагоне скорого поезда Ленинград — Мурманск стоял коренастый мужчина. Он был в голубой майке и в брюках. Стоял он очень прочно, будто прирос к полу. Такого трактором не сдвинешь, если упрется. На его массивном голом плече было выколото: «Не забуду отца родного». Это тоже указывало на самостоятельность характера. Ординарные люди обычно пишут на своем теле: «Не забуду мать родную».

Мужчина по-хозяйски смотрел в окно на природу. Видимо, он возвращался домой из отпуска и теперь с удовольствием отмечал, что все осталось на месте, не попортилось и не изменило внешнего вида.

Он был первым встреченным нами северянином.

Мы ехали в города Апатиты и Кировск вчетвером на четыре дня. Известный поэт, менее известные прозаик и критик и совсем уж неизвестный я. Все мы ехали туда впервые. Как принято говорить, мы жадно впитывали впечатления.

Что можно увидеть за четыре дня? Кто придумал творческие командировки? Достойно ли выглядеть поверхностным очеркистом?.. Такого рода вопросы у автора возникали. Причем совершенно ясно, что увидеть за четыре дня можно немного, придумал творческие командировки человек неглубокий, а выглядеть недостойно не только поверхностным очеркистом, но и поверхностным репортером.

Это автор отчетливо понимает.

Но, с другой стороны, существует такая удивительная вещь, как первое впечатление. Независимо от того — верное оно или неверное, это впечатление всегда свежо. Живописец приходит утром со своим этюдником на какую-нибудь неизвестную поляну и восклицает: «А в этом что-то есть!» Потом он ставит этюдник и пишет этюд. Этюд — это очень удобный жанр. Это вам не эпическое полотно, в котором убедительно торжествует правда жизни. Так, набросок... Первое впечатление. Хотите верьте, хотите нет.

Потом он вернется на эту поляну еще и еще, напишет ее в полдень и при лунном свете, в дождь и в снег. Поляна станет убедительной, как свидетельство о браке. Но тот нехитрый утренний этюдик, может быть, дороже всего, потому что в нем больше всего удивления.

На этом моя оправдательная записка кончается.

Мы ползли на Север вверх по карте. Петрозаводск, Медвежьегорск, Кемь... За окном была кочковатая земля, покрытая редкой коричневой травой. Дистрофичные елочки. Анемичное небо. Рахитичные кусты.

Наш прозаик был врачом по образованию.

Северянин с наколкой смотрел на природу внимательно и видел, вероятно, что-то другое.

Библиотекарь