Пульс за сто

Главному герою романа, согласно замыслу, предстояло сбить на машине человека и отбывать наказание во времена заката СССР. Где он должен был при этом находиться? Кажется, в подобных случаях отправляли в колонии-поселения. Но Карпов понятия не имел — так ли это, и если да — что они собой представляли? А как писать о том, чего не знаешь? Британская энциклопедия хоть и была кладезем знаний, по части тонкостей советского законодательства спасовала. Других же информационных источников в квартире не нашлось. Геннадий Иванович мог, конечно, просто снять трубку телефона и запросить нужное. Или передать просьбу через тех, кто приносил продукты. Но Сергеев наверняка заинтересовался бы причиной этих просьб. Ведь работа над рассказами завершена. А видеться с Олегом Михайловичем лишний раз Карпову не хотелось.

Он решил пока разрабатывать другую сюжетную линию, где действие происходило в отдаленной воинской части. Здесь основательной подготовки не требовалось. Мало-мальское представление об армии имел каждый мужчина, родившийся в Союзе. Карпов тщательно проработал характеристики персонажей. Среди них, помимо все того же главного героя — недавнего выпускника военной академии, действовали: мягкотелый пьющий командир батальона, прощелыга-начштаба и честный замполит, страдающий от предчувствия скорого краха ценностей, которые по должности и призванию отстаивал всю жизнь. Поначалу Карпов хотел сделать злодеем именно замполита, но потом это показалось ему слишком банальным. Так негодяем стал штабист.

Общее развитие сюжета было понятно автору, но достаточно подробный план он так и не составил. Терпеливо плетя ткань повествования, Геннадий Иванович ждал момента, когда герои возьмут его за руку и сами поведут за собой. Туда, куда он поначалу, может, и не рассчитывал зайти. Но этот момент все не наступал…

Карпов запрокинул голову и несколько раз с силой сжал и расслабил веки. Он не вставал из-за компьютера уже более четырех часов. Пора сделать перерыв, а заодно и перекусить.

Геннадий Иванович отправился на кухню, по пути включив телевизор. На канале «Культура» обсуждали книжные новинки. Теперь, когда Карпов заделался писателем, такая тема не могла оставить его равнодушным. Он сделал звук погромче и, готовя обед, прислушивался к тому, что говорили в студии.

Когда прозвучали эти слова, в кухне шумно закипал чайник. Возможно, поэтому смысл сказанного дошел до Геннадий Ивановича с опозданием. Но, когда мозг из долетевших до него обрывочных фрагментов все же составил фразу, приготовленная чашка выпала из рук Карпова и, ударившись о кафельную плитку, раскололась надвое. Впрочем, он не заметил этого. Когда обломки чашки окончательно упокоились на полу, Геннадий Иванович уже стоял в комнате перед телевизором.

В студии у столика с разложенными на нем книгами примостились две дамы. Карпов мог поклясться — какая-то из них только что произнесла: «Лучшую рецензию на эту книгу написал покойный Лучинский». Несмотря на шум чайника, слово «покойный» он расслышал явственно. Фамилия! Не ошибся ли он с фамилией? Но как теперь узнаешь?

Узнать оказалось легко. Одна из ведущих — солидная матрона с прической, состоявшей больше из воздуха, чем из волос — взяла в руки очередное издание и продемонстрировала его зрителям.

— Роман Евгения Сидорова «Розы в огне» появился на прилавках магазинов сравнительно недавно, но уже вызвал оживленную полемику.

— И вновь приходится сожалеть, — подхватила вторая ведущая, — что мир литературной критики осиротел после безвременной кончины Павла Лучинского. Он не оставил бы от этого тяжеловесного опуса камня на камне. Впрочем, это мое личное мнение. Многим книга Сидорова нравится. Недаром цифры продаж бьют все рекорды…

Дамы продолжали говорить, но Карпов уже не слушал.

«Мир критики осиротел… Безвременная кончина…»

Они убили Лучинского! Они-таки его убили! Значит, все ложь! Виртуозная расчетливая ложь. Про урок на всю жизнь. Про несуществующие угрозы. Про семейные разногласия.

«Но как же так можно?! Глядя прямо в глаза! И зачем? Кристина ведь собиралась меня отпустить. Я бы ушел, если бы не заметил ту афишу. Получается, они действительно заодно. Впрочем, чему удивляться? Брат и сестра все же. Вдвоем провоцировали меня на нарушение условий, испугавшись того, что “Ставку” опубликуют. А когда я невольно раскрыл их план, потребовалось срочно перестроиться. Наплести с три короба, чтобы я поверил и все же ушел. Отсюда — ресторан, задушевные беседы. Но я вернулся. Им пришлось с этим смириться. И терпеливо ждать дня, когда мою судьбу — так и быть! — решат в редакциях. Почему нет? Они мало чем рискуют. Не надо обманывать себя. Никто не станет печатать мои рассказы. Десять шансов из ста, что их вообще станут читать. Два из десяти — что дочитают. Сколько там осталось на вероятность публикации? С этой ничтожной величиной Сергеевы вполне могут смириться, хотя и пытались с моей помощью свести ее до нуля…»

Мысли налетали одна на другую…