Пушкин и Грибоедов

Мы живем в разобщенном мире. Нас разделяют государственные, национальные, классовые, религиозные, психологические, гендерные, возрастные, эстетические, потребительские, временами даже настроенческие различия, уровни образования, культуры, коммуникабельности. Вместе с тем человек – существо общественное, он не может жить один, ему невыносимо одиночество. Эта тяга порождает родственные, дружеские, националистические, патриотические устремления.

Мечтать о максимально широком единении не зазорно.

Он говорил о временах грядущих,

Когда народы, распри позабыв,

В великую семью соединятся.

Блажен, кто верует, тепло ему на свете!

На пути к всеобщему согласию препятствий не счесть.

В длинной цепочке антонимов встретится звено и такого противостояния: коллективизм – индивидуализм. Наверное, любая крайность нехороша. Только бесполезно высчитывать оптимальный процент соотношения этих крайностей. Это уж как получится. А практика дает полный набор сочетаний, не исключая крайности, зато исключая торжество оптимального сочетания.

А еще тут как тут соперничающая парочка – добро и зло, и каждое ни за что не захочет сдаваться, но и никогда не одержит полной победы. А история подбрасывает случай, как бездарный честолюбец, чтобы хоть чем-нибудь прославиться, уничтожил храм – чудо света и не подумал скрываться, отрицать свою вину, напротив, любую кару принять был готов, лишь бы запомнилось его имя. Одним чудом света меньше, а позорное имя помнится. Я не буду его вписывать, только что толку: я бессилен вырубить его из своей памяти – и что говорить о памяти человечества…

Было бы чуточку проще ориентироваться, если бы крайности всегда откровенно выступали под своими знаменами. Но зло умеет мимикрировать и прикрываться маской добра. А добро запросто попадает в ситуацию, которая вынуждает его возглашать: «Добро должно быть с кулаками!» – но остается ли оно в таком случае добром?

Понятно, что над этими отвлеченными размышлениями, спровоцированными именно современными ситуациями, неизбежно зависает вопрос: при чем здесь «Горе от ума»? В пьесе таких мыслей точно нет и не могло быть. Но есть в комедии ситуация, которую раньше не видели и ее не слышали. Просто – потрясения нашего времени буквально криком кричат о том, что только слегка обозначено Грибоедовым. Говорят, что исторический прецедент помогает понять современное. Но, быть может, верно и обратное: современный опыт позволяет увидеть что-то еще неотчетливое, но тем не менее реально заложенное в явлениях истории.

Кульминация грибоедовского творения – именно финал третьего действия, шоковое потрясение героя. Раньше он говорил в пустоту, не замечая этого – а теперь внезапно обнаружил, что его (да и чьи бы то ни было!) здравые мысли никому не нужны. Это же откровение на уровне последних истин. В этом направлении дальше идти некуда. Прочерпано до дна. Масштабность кульминации «Горя от ума» еще не оценена по достоинству.

Своим разумением я изложил некоторые мысли, разбуженные «Горем от ума», но продиктованные современностью. Надеюсь, они не произвольны, а прямым образом перекликаются с мыслями художника. Есть возможность подтвердить, что оценка ситуации, аналогичной той, что в комедии, проходила через сознание писателя как личный выбор. На глазах (и в усадьбе) Бегичева завершался первоначальный (точнее сказать – самый ранний, дошедший до нас) текст произведения. Естественно, приятели постоянно общались. Бегичев засвидетельствовал: Грибоедов «однажды сказал мне, что ему давно входит в голову мысль явиться в Персию пророком и сделать там совершенное преобразование; я улыбнулся и отвечал: “Бред поэта, любезный друг!” – “Ты смеешься, – сказал он, – но ты не имеешь понятия о восприимчивости и пламенном воображении азиатцев! Магомет успел, отчего же я не успею?” И тут заговорил он таким вдохновенным языком, что я начинал верить возможности осуществить эту мысль»169.

Становится несомненным, что целый ряд лет в сознании Грибоедова шла борьба и ситуация прорабатывалась на два исхода. В художественной форме испробован вариант с трагическим прозрением для героя. Н. К. Пиксанов утверждает категорично: «Анализом текстов устанавливается важный факт: идейный состав Г. о. у. остался неподвижен на всем протяжении творческого пути»170. Иначе говоря, «мильон терзаний» входил в начальный замысел, был гарантирован герою изначально. А параллельно, оказывается, обдумывался в биографическом плане оптимистический вариант: подобно пророку вывести к свету целую нацию. Комедия была завершена. Не будем гадать, какие и почему произошли изменения в сознании писателя (как угадать мысли гения?), обратимся к результату, который ясен. Когда Грибоедову представилась возможность явиться в Персию посланником российского государства, от романтической затеи пророческого характера ничего не осталось. Грибоедову очень не хотелось туда ехать, он предчувствовал трагический исход. Литературный опыт упредил и победил розовую иллюзию биографического намерения огромного размаха.