Пушкин и Грибоедов

О причинах такого странного и страшного состояния приходится говорить только предположительно – и все-таки уверенно. Причина этого внутреннего разлада мировоззренческая, политическая, – результат доверительного общения с видными деятелями декабристского движения. С декабристами у писателя много общего, это несомненно. Но что-то не позволило ему встать в их ряды.

Н. К. Пиксанов не причислял Грибоедова к числу политических энтузиастов: исследователь прав только наполовину. Грибоедов не был энтузиастом оппозиционного действия. Но он не был безразличным наблюдателем происходившего, напротив, он был пламенным энтузиастом как мыслитель.

Писателю-профессионалу было бы легче: у него широк круг интересов, можно было бы выбрать сюжет, который состояние не мешало бы разрабатывать. Но Грибоедов не был профессионалом, служба не допустила им стать даже на гребне успеха «Горя от ума». Оставалось прибегнуть к творчеству только для решения мировоззренческих задач, насущных для него самого. Писать сейчас неминуемо означало бы вступать в полемику с благородными современниками, карьеры, жизни не пожалевшими для обновления родной страны. Но бросить в них камень было этически поступком противопоказанным. На фоне жертвенности в решимости патриотов собственная благополучная жизнь теряла смысл: вот откуда мысли о самоубийстве. Или о безумии от наплыва таких мыслей.

Пожалуй, в эту пору в сознании Грибоедова утратила значение и его великая комедия. Декабристы приняли Чацкого как своего единомышленника и, готовые принести себя в жертву, увидели в нем несгибаемого борца и победителя! Открытый финал не запрещает такое прочтение, но вряд ли Грибоедов ориентировался на такой итог.

Какова ситуация Чацкого? Попробуем в этом разобраться. Для разбега оттолкнемся от чрезвычайно выразительного суждения, которое принадлежит поэту и критику Вл. Ходасевичу: оно теплое, душевное, проницательное, но и с решительным отказом видеть в комедии высшее значение: «Мы вечно будем перечитывать “Горе от ума” – этот истинный “подвиг честного человека”, гражданский подвиг, мужественный и современный. Мы всегда станем искать в комедии Грибоедова живых и правдивых свидетельств о временах минувших. Мы отдадим справедливость яркости и правдивости изображения. Но в глубокие минуты, когда мы, наедине с собой, ищем в поэзии откровений более необходимых, насущных для самой души нашей – станем ли мы, сможем ли мы читать “Горе от ума”? Без откровения, без прорицания нет поэзии»164.

Если перевести эту оценку на язык эмоций, получится примерно следующее: комедия Грибоедова безусловно заслуживает глубокого уважения, даже любви, но она не из числа достойных обожания, преклонения перед ней.

Но «Горе от ума» поднимается на уровень откровений.

Повнимательнее присмотримся к тому, на чем обрывается (а не заканчивается) монолог Чацкого в финале третьего действия комедии.

Кто недруг выписных лиц, вычур, слов кудрявых,

В чьей, по несчастью, голове

Пять, шесть найдется мыслей здравых

И он осмелится их гласно объявлять, –

Глядь…

В строку легло предчувствие: «Душа здесь у меня каким-то горем сжата». А ведь это – кульминация идейного движения «Горя от ума»! Чацкий обнаруживает: его не слушают, демонстративно отплясывают в свое удовольствие. И что тут значительного?165 С тем, что его не так понимают или вовсе не понимают, Чацкий сталкивается уже в третий раз. Но на сей раз вмешивается господин случай (в художественном произведении, само собой, подстроенный писателем). Чацкий оглядывается на произносимом слове «глядь

», после чего обнаруживает неожиданное для него следствие ситуации. Простой бытовой эпизод вдруг обретает двуплановость символа. Чацкий не настолько самовлюблен, чтобы требовать внимания к каждому своему слову (на подобное претендует Фамусов; в своем самомнении он не утруждает себя контролем, достигает ли он такой цели; со стороны видно, что внимают его внушениям не все и далеко не всегда). Главный герой о себе говорит как об одном из нынешних молодых интеллектуалов. В данный момент Чацкий не преувеличивает значения своих слов – они вызваны минутным раздражением. Дело совсем не в том, что он говорит (а в конце он как раз прекращает говорить); дело в том, что он осознает. Его потрясает сама ситуация: да будь высказаны пять-шесть мыслей здравых, а среди них и сокровенная, их постигла бы та же участь непонимания! Вот почему незатейливое бытовое может произвести катастрофическое воздействие. Катастрофа тут прежде всего для сознания самого героя. Но и для зрителя, если он сможет понять глубину этого откровения!

Автор тут ничего не формулирует, подводит изображение к кульминационной точке – и умолкает. Великое молчание…

На важность в «Горе от ума» разнообразного проявления конфликта «слышать – не понимать» многими исследователями обращалось внимание. Но вот же ее кульминация, обращенная к читателю! И полдела – констатация, куда как весомее вывести неизбежное горькое следствие.