Онегину дважды пришлось объяснять Татьяне, чему он пожертвовал интересами семейственной любви. Мы уже видели, что на свидании блестящий знаток французского языка был явно не убедителен. Сильнее других был аргумент, что он «не создан для блаженства». Вот только уточнить бы, где и как он получил подобные сведения, насколько убежден в их непоколебимости.
Попробуем уточнить, что означает это состояние, которое проходило и еще пройдет через сознание героя. Оно пересекается с понятием счастье, означая высокую его степень. Думается, что в романе его следует локализовать сферой интимных отношений – в отличие от счастья, сфера которого безгранична, была бы лишь позитивной. Тогда становится ясным, что недоверие к блаженству у Онегина напрямую связано с его предубеждениями относительно семейной жизни.
Вторично Онегин был вынужден объясниться в своем письме. В творческой истории романа этот документ вообще уникален. Его вначале не было в беловой рукописи восьмой главы, готовившейся к изданию, там лишь упоминалось об онегинских письмах. Оно помечено 5 октября 1831 года; это последняя документальная дата творческой работы поэта над романом. Итоговое значение письма очевидно.
Между свиданием и письмом годы прошли, Онегин, несомненно, душою возмужал. Произошло это, разумеется, потому, что автор глубже понял своего приятеля-спутника. Герой повторяет и прежнее: при встрече «искре нежности» не поверил, «постылую свободу» «потерять не захотел». Но понимание ситуации произошло на новом уровне:
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан!
Удивительно, что буквально в последний момент работы над финальной главой у Пушкина «
В деревне Онегин не знал, как именуются ценности, которые сделались его духовной опорой и заслонили собой любовь.
Между тем сама формула на правах романтической эмблемы широко бытовала в русской поэзии. В усеченном виде («покой») она активна уже в творчестве поэтов XVIII века, означая состояние, когда человек в ладу сам с собой, когда совесть санкционирует намерения и поступки. «Покой» – утверждаемая ценность в лицейской лирике Пушкина. В полном виде формула впервые возникает у поэта в программной оде «Вольность», в итоговом обращении к владыкам; здесь она имеет акцентированно высокое общественное содержание:
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Рылеев («Пустыня») пишет об уединенной жизни юного поэта:
С ним вместе обитают
Свобода и покой.
Та же формула встречается у Языкова. Например, в девятой из цикла «Песни»:
Бродя по городу гурьбой
Поем и вольность и покой.
Тот же мотив варьируется Языковым в послании Н. Д. Киселеву:
Младый воспитанник науки и забавы
Бродя в ночной тиши, торжественно поет
И вольность, и покой, которыми живет.
А в послании «Е. А. Баратынскому» Языков даже обобщает: «Свобода и покой, хранители поэта…»
Формула переходит и к преемнику Пушкина Лермонтову; но здесь она обозначает не обретенное состояние, а только цель, мечту о нем:
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Да и Пушкин написал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля» – когда у него уже не было ни покоя, ни воли.
Онегинское жизненное кредо не лишено эгоистического содержания, однако им не ограничивается. Предполагается главное: духовный поиск, критическая переоценка ценностей, напряженная работа ума. Столь широкий контекст онегинской формулы придает вес духовным поискам героя, уточняет их общественное русло.
Тут для нас может быть интересной такая ситуация. Высший этап духовных поисков Онегина приходится на деревню. Наиболее точное и глубокое осмысление сути обретений, выведение их на уровень мировоззренческой формулы сделано задним числом (что вполне оправдано психологически). Возможно ли для многократно читавших роман использование формулы для понимания «деревенского» Онегина, когда состояние им уже было обретено, но емкая фраза для его определения еще не применялась?
Попробуем ориентироваться на пример автора! Опорой для понимания героя формула сделана поэтом поздно, при подготовке к печати последней, восьмой главы. Вводить ее в уже опубликованный текст поэту было не с руки. Зато в рукописи восьмой (и последней) главы появилось значимое изменение. Вот Онегин на первом визите к Татьяне-княгине.
Упрямо смотрит он: она
Сидит покойна и вольна.
Пока в беловую рукопись еще не было вставлено письмо Онегина (только упоминалось о его письмах), строка читалась иначе: «Сидит небрежна и вольна»139
. Несомненно, что поправка внесена под влиянием формулы, включенной в текст письма. Но по ходу повествования Татьяна письма, еще не написанного, не получала! Поэт знает, что получит, и в своем описании использовал важную формулу заблаговременно. Будем видеть в этом прецеденте разрешение поэта применить ценное определение для понимания «деревенского» Онегина.