Пушкин и Грибоедов

Чего же более: бери готовенькое у автора! Если «ей внятно всё», значит, и нам будет внятно всё? Но радоваться не приходится.

Перед нами уникальное обобщение, категоричное по форме и неопределенное по содержанию. В нашем языке носители содержания – имена; это существительные (правда – ложь, любовь – ненависть, родина – чужбина) и прилагательные (притягательный – противный, ранний – поздний, умный – глупый). А в приведенной цитате главное слово обобщения ничего не характеризует, не выражает, а только указывает, оно – вместо имени, местоимение. И получается, что кажущееся понятным, предельно ясным «всё» на деле становится безразмерным. Цитату с полным правом на то может использовать, для подкрепления своих рассуждений, исследователь, утверждающий, что Татьяна видит глубину и подлинность онегинского чувства, но со своими притязаниями сюда (используя «всё» как зонтик: если ясно «всё», то и всем!) вклинится и тот, кто считает – Онегин лицемерит по возрождаемым навыкам «науки страсти нежной»; в результате ответов на вопрос, почему Татьяна отвергла любовь Онегина, – на любой вкус. Какое истолкование верно, стало быть, только оно и правомерно, вполне четко выявится, если пушкинскую констатацию видеть в контексте. А еще – если сумеем понять позицию поэта: нелегкая и благодарная задача.

За контекстом не нужно далеко ходить: он в той же сцене последнего свидания. Но никогда прежде не отмечалось, что эта сцена состоит из двух картин: молчаливой и монолога Татьяны.

В тоске безумных сожалений

К ее ногам упал Евгений;

Она вздрогнула и молчит,

И на Онегина глядит,

Без удивления, без гнева…

Проходит долгое молчанье…

Исповедь Татьяны многократно была предметом истолкований исследователей. Предшествующая ей молчаливая зарисовка оставалась без внимания, а она красноречива!

Княгиня перед ним, одна,

Сидит, не убрана, бледна,

Письмо какое-то читает

И тихо слезы льет рекой,

Опершись на руку щекой.

Который раз Татьяна читает это письмо? Да она уж наизусть его, наверное, помнит! А эмоции – как в первый раз: слезы – рекой… Это слезы не обнаружения какой-то ранее пропущенной детали. Это многократно льющиеся слезы по когда-то возможному, но несбывшемуся счастью. Если бы такое письмо получить в деревне! Эта сцена – яркое свидетельство, насколько дороги Татьяне ее воспоминания, а ее чувство живо несмотря на то, что запрятано. Она и в исповеди подтвердит, что ее любовь сохраняется.

Слезы «рекой» – знак только веры в любовь Онегина. А если, напротив, Татьяна прозревала бы недобрый умысел ухажера? Тогда ей не было бы надобности хранить письма Онегина. Ладно, случилось такое, захотелось перечитать. Вот уж глаза при этом останутся сухими, сердитыми, если не злыми. А Татьяна глядит на Онегина «без гнева».

Почему слезы Татьяны над письмом Онегина оставались незамеченными исследователями? Упущен сильный, категоричный аргумент в пользу версии, что героиня адекватно понимает героя. Происходит это из-за недооценки роли сюжета, который корректируется стихотворной формой. Тут тесное соседство двух картин, наложение второй на первую (внезапный переход из формы заочного общения героини с героем в личное свидание). Первая картина дана не полностью, мы сразу видим ее финал. Вторая картина начинает разворачиваться на глазах читателя: она и перетягивает внимание читающего. Получилось так, что поэт ответил на вопрос прежде, чем ситуация его подсказала. Тут «перевернутая» логическая связь: сначала следствие («слезы льет»), а о причине сказано потом («я вас люблю», но уже безнадежно). Фрагментарный сюжет как будто соткан из цепочки описаний, и важна каждая деталь! Восстановим связь прямую – безошибочно поймем авторскую позицию, которая недвусмысленна: поэт дает возможность читателю ситуацию обдумать, но ясно обозначает и свою позицию: Татьяна любит Онегина, верит в его не наигранную, а подлинную любовь, горько жалеет, что она опоздала, а теперь когда-то бывшее близким счастье невозможно.

В описании молчания предвосхищается то, что в исповеди будет сказано прямым текстом, прикрытым буйством контрастных эмоций.

Исповедь и отповедь Татьяны Онегину – потрясающей силы человеческий документ. Все здесь соединилось: «и пламенная страсть, и задушевность простого, искреннего чувства, и чистота и святость наивных движений благородной натуры, и резонерство, и оскорбленное самолюбие, и тщеславие добродетелью, под которой замаскирована рабская боязнь общественного мнения, и хитрые силлогизмы ума, светскою моралью парализовавшего великодушные движения сердца…» (Белинский, с. 498). Противоречивостью чувств героини объясняется особая сложность этого документа. Есть в исповеди даже отдельные «темные», трудные для прочтения места. Чтобы понять их, нужно сочетать доверие к прямому и точному смыслу слов и конкретизацию их контекстом всего романа: здесь проверка предыдущего толкования произведения.