Пушкин и императрица. Тайная любовь

Обычаи оставлять невесту у порога жениха известен в народных обрядах свадьбы. Учитывая, что Евгений являлся хозяином Ада, – «совет» медведя: «погрейся у него немножко» – звучит почти демонической иронией и по отношению к словам свадебной песни: «Зовет кот кошурку в печурку спать», приведенной Пушкиным в примечаниях к подблюдным песням. Первая же «шутка» медведя: «Здесь мой кум» – открывает еще более серьезные сближения образов сна Татьяны с реалиями истории. По Далю – «Кум» означает: «Восприемник», крестный отец. Кумом зовут друг друга, шутя, уволенный от места, звания, должности и преемник его».

«Преемник», – читаем «азбучным порядком» «Толковый словарь велико русского языка» Даля, – является «принявший что-либо от кого, исполнитель после другого, заступивший место его, наследник. Преемник престола». Итак, «медведь» является преемником, заступившим место Евгения, но Евгений, кроме того, и Кум «медведю», то есть крестный отец сына (дочери) «медведя».

В истории первой четверти XIX века таковым Кумом «Евгения», Преемником, Наследником престола и Исполнителем мог быть только император Николай I, воспринявший престол – как по тайному завещанию Александра I, так и по подавлению восстания декабристов. («Не мне свирепствовать – ибо я сам посеял эти семена», – сказал Александр I князю Васильчикову, узнав о заговоре декабристов.) В XIV главе монографии «Император Александр» Н. Шильдер приводит слова «уволенного от должности» императора в 1825 году: «Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку. Я скоро переселюсь в Крым. Я буду жить частным человеком». Речь идет о «службе» в чине императора с 1801 по конец 1825 г. (т. III, с. 370).

Как известно, Александр I являлся кумом Николаю, так как крестил (в 1818 г.) его первенца – великого князя Александра – будущего «освободителя крестьян» – Александра II (1818–1881) (см.: «Ура! В Россию скачет кочующий деспот…» – «Ноэль» 1818 г.). Внутреннюю структуру образа медведя как императора России подтверждают английские карикатуры конца XVIII в., изображавшие Павла I в виде медведя (см. гравюру «Спаси нас, Поль!», 1799 г.), именно Николая – деревянная скульптура XVI века Николы с медвежьей головой из Никольской единоверческой церкви в петербургской Коломне (в советское время она находилась в Музее истории религии – Казанском соборе в Ленинграде. Инв. № А99-1). Изображение Николы в образе медведя, несомненно, видел Пушкин, живя в этой части Петербурга.

Данному прочтению «Евгения» – как Александра I – соответствует и поведение «хозяина тризны» в беловике и черновике рукописи:

Он знак подаст – и все хлопочутОн пьет – все пьют и все кричат (беловик)

Он засмеялся – всё хохочетНахмурился – и всё молчит…(черновик, 6,391)

Отсылающее к надменности царя в «Вольности» Радищева:

Чело надменное вознесши…По воле, – рек, – щажу злодея.Где я смеюсь, там всё смеется

Нахмурюсь грозно, все смятется…

(Ср.: «Мое! Сказал Евгений грозно // И шайка вся сокрылась вдруг».) Мы подошли к главнейшей загадке сна Татьяны – образам чудовищ.

И что же, видит: за столомСидят чудовища кругом,Один в рогах с собачьей мордой,Другой с петушьей головой,Здесь ведьма с козьей бородой,

Тут остов чопорный и гордый.Там карла с хвостиком, а вотПолужуравль и полукот.Еще страшней, еще чуднее:Вот рак верхом на пауке.Вот череп на гусиной шееВертится в красном колпаке,

Вот мельница вприсядку пляшетИ крыльями трещит и машет,Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,Людская молвь и конский топ!

Прежде чем приступить к непосредственному раскрытию их значения, обратимся к рисунку в рукописи V главы. Слева на полях, параллельно вопросу Ольги:

Ну, – говорит: скажи ж ты мне,Кого ты видела во сне? —

Пушкин рисует деталь известной серии гравюр эпохи французской революции – «Взятие Бастилии» – женщину, стреляющую из пушки, профиль Людовика XVI. Под ним, на длинной шее, в колпаке – изуродованную голову Павла I, которую отсекает ланцет Вилье, как гильотиной, кисточку, которой загримировали синяки и рану от табакерки Зубова, и шарф-«удавку» Скарятина. О подробностях цареубийства в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. см.: К. Валишевский, «Сын Екатерины» (с. 604–612). Перед нами – вновь сближение революций Франции и России, графическое воспроизведение строк «Вольности» 1817 года, вкупе с известными стихами сожженной X главы романа:[29]