Пушкин и императрица. Тайная любовь

отвечает мертвец на вопрос «Ольги-Леноры» Катенина (См. главу книги «Тайна счастия и гроба». Ср. единство захоронения героев «Медного всадника»). Таким образом, эпиграф к V главе из «Леноры» – «Светланы» нес в себе предвещание смерти как героине, так и герою романа.

Заканчивая тему эпиграфа, следует отметить, что в эпиграфе к повести «Метель» Пушкин изменяет известный стих «Светланы»: «Ворон каркает печаль» – на «Вещий сон гласит печаль», поясняя тем самым, что сон Марьи Гавриловны оказался вещим, то есть сбывшимся, не только в отношения «окровавленного» Владимира (ср. смерть Владимира Ленского, поверженного ножом Онегина). «[…] Отец… с мучительной быстротой тащил ее по снегу и бросал в темное, бездонное подземелье… Другие безобразные, бессмысленные видения неслись перед нею одно за другим». Иными словами, тащимая по снегу Марья Гавриловна, подобно Татьяне, в лапах Медведя:

Упала в снег, медведь проворноЕе хватает и несет,Она бесчувственно-покорна,

Не шевельнется, не дохнет,Он мчит ее лесной дорогой… —

попадает в «бездонное подземелье» ада (?), где перед ней, как перед Татьяной, являются «одно за другим» безобразные видения чудовищ.

Не менее важны для понимания образной системы Пушкина и другие параллели сюжетов, также не замеченные исследователями. В автографе финальная фраза «Метели»: «Бурмин упал к ее ногам» – представляет автореминисценцию известных стихов VIII главы «Онегина»:

В тоске безумных сожалений

К ее ногам упал Евгений…

Сбоку приведенного финала повести Пушкин записывает: «19 окт. сож(жена) X песнь», – из чего следует, что герои «Метели», как и герои романа в стихах, имели для Пушкина некую связь с открытием Лицея, сожженной песнью «Онегина» и декабристским движением, связывая таким образом в единый ассоциативный узел перечисленные произведения.

Напомним, что черновик конца V главы, как и черновики VI («Поединка»), были в сожженной (!) Михайловской тетради, то есть V, VI, X глава и автобиографические Записки, уничтоженные поэтом, хранили единое историко-политическое содержание.

Как известно, V глава в рукописи названа «Имянины». Тем самым Пушкин вновь напоминал исследователям, ибо читателям была неведома рукопись (ср. «В начале моего романа смотрите первую тетрадь»), о своем «своевольном освящении» страниц романа именем «Учредительницы Татианы и с нею в Риме пострадавших» – святой мученицы, жившей при императоре Александре Севере, убитом взбунтовавшимися преторианцами, – как сообщает «Словарь о святых, прославленных в Российской Церкви…» князя Д.А. Эристова, «оказавшего важную услугу истории» – по мнению Пушкина. Рекомендуя читателям «Современника» в 1836 г. «Минеи» лицейского товарища, Пушкин пишет далее: «Есть люди, не имеющие никакого понятия о жизни того святого угодника, чье имя он носит от купели до могилы, не позволяя себе никакой укоризны, не можем не дивиться крайнему их нелюбопытству». («Современник», СПб., 1836.) Сказанное, к сожалению, можно отнести и к исследователям поэтики Пушкина.

Итак, имя героини было выбрано Пушкиным преднамеренно и связывалось с заговором декабристов. Обращает на себя внимание и поражающий глубиной скорбной сосредоточенности автопортрет, которым поэт открывает первые стихи V главы, начатой 4 января и законченной 22 ноября 1826 г. Иными словами, строфы сна Татьяны писались вслед важнейшим событиям истории: смерти Александра I, восстанию и казни декабристов и неожиданной кончины «порфироносной вдовы» – Елизаветы Алексеевны – в Белёве 4 мая 1826 года.

Из всех аспектов, в которых рассматривались финальные строфы «Онегина», менее всего изучен вопрос «меланхолического эпиграфа» из Саади, которым Пушкин объединяет казненных и сосланных декабристов с судьбой Той, с которой образована героиня романа.

«История переживается поэтом в фабуле романа», – замечает С. А. Фомичев.

Но как понимается академистами связь фабулы «Онегина» с жизнью и смертью исторических лиц эпохи и переживаниями Пушкина, отразившимися в поэтике романа?

Из общей массы работ, посвященных этой теме, выделяется статья доктора В. Ветловской «Иных уж нет, а те далече», показательная «выпадением» тех Пушкинских текстов, которые не согласуются с ранее сложившимися представлениями. Цитируя следующие финальные стихи «Онегина»:

О много, много Рок отъял!..

Блажен, кто праздник Жизни раноОставил, не допив до днаБокала полного вина,Кто не дочел ее РоманаИ вдруг умел расстаться с нимКак я с Онегиным моим, —