Пушкин и императрица. Тайная любовь

Перед нами – поэтический аналог рождения Афродиты – «Анадиоме-ны», «поднимающейся из воды», и, одновременно, – Исиды – «владычицы стихий», как описано ее появление при свете луны у Апулея в XI гл. «Метаморфоз».

Как отмечалось в литературе, «белая пена» означает «рождение Афродиты в буре», и уже потом, «при легком ветерке прибывающей на свой священный остров».

Ее глаза то меркнут, то блистаютКак на небе мерцающие звездыДыханья нет из уст ее, но скольПронзительно сих влажных, синих устПрохладное лобзанье без дыханья,Когда она игривыми перстамиКудрей моих касается, тогдаМгновенный хлад, как ужас пробегает

Мне голову, и сердце громко бьетсяТомительно любовью замираяИ в этот миг я рад оставить жизнь.

Последний стих заставляет вспомнить исполненное желание – смерть Евгения «у порога» разрушенного святилища Параши.

А речь ее… какие звуки могутсравниться с ней… – младенца детский лепет…

В рукописи дальнейший поиск эпитетов звучит как поток автобиографических воспоминаний:

О счастливые звуки. О сладостные звуки.Приятный нежный лепет. Сей нежный, милый лепет…

Синонимы речи вдохновительницы стихотворения 1926 г. приводят к образам воскресающей весенней природы в начале мая:

Журчанье вод, иль майский шум небес…

и завершаются эпическим аккордом:

Иль звонкие Бояна Славья гусли

Над строками этого своеобразного гимна, как посвящение, Пушкин пишет по-французски: «23 Nov(еmbre) S(е1о) Коsakovo EW», – шифр которого дословно повторен в записи автобиографического значения 1826 г. Шифр и потому, что Т. Цявловская, по ее словам, «ни на одной карте России села «Козаково» не обнаружила». («Прометей», № 10, М., с. 84.)

Остановимся и на второй ипостаси «Русалки» – «Рыбке золотой». Она интересна для нас тем, что вариант демиургической функции рыбы, как спасителя жизни, является соединительным звеном между естественным правом и моралью. Версия о причине потопа, как кары за преступление против нравственного закона, отражена в «Медном всаднике»:

[…] народзрит божий гнев и казни ждет.

Ср. гнев «Государыни Золотой рыбки», как творца социальных преображений Старухи до известного предела:

Видит на море черная буряТак и вздулись сердитые волныТак и ходят, так воем и воют.

(«Сказка о рыбаке и рыбке»)

Перебеляя стихи «Ариона»:

Лишь я, таинственный певецНа берег выброшен грозою, —

Пушкин отказывается от чернового варианта: «Спасен Дельфиною пою», отсылающего к греческому мифу, так как он нарушал смысловую связь «Певца» со «скалой» Петропавловской крепости и «бурей» восстания декабристов.

Я гимны прежние поюИ ризу влажную моюСушу на солнце под скалою.

Первоначальный вариант спасения Ариона дельфином содержит еще более глубинную связь с Параскевой-Пятницей.

По христианской легенде культ Параскевы олицетворял день страстей Хвиста: «Встань, Тезоименитая!» – с такими словами обращается к исцеленной Параскеве святая Жена в житиях, и так как рыба в христианской символике отождествлялась с Иисусом, как Творцом и Спасителем, то «рыбка Золотая», как «Творец» и «Владычица стихий», является «тезоименитой» и «Парасковье – Русалке – Берегине». Контекст расширяется, если учесть, что рыба, как символ веры и чистоты Девы Марии, олицетворяла причастие и крещение.

Заметим, что именно «Звезде морей», «Владычице стихий» спасенный «Пловец» – Пушкин посвящает свой «Акафист» 1827 г.

Земли достигнув наконецОт бурь спасенный провиденьемСвятой владычице пловецСвой дар несет с благо говеньем…Так посвящаю с умиленьемТебе терновый мой венецТебе спокойное светилоЗвезда среди родных небес…31 июля. Михайловское

Напоминаю: «Мифологические идеи поэта – это почка, бутон связи, они всегда содержат более, чем может постичь немифологический разум».