Пушкин и императрица. Тайная любовь

Зачем Пушкин изменил название храма?

Дело в том, что с праздником Покрова (1 окт.) связано предание об юродивом Андрее, которому первому открылось «видение» – спасительное покрывало богородицы, скрывшее «Град Константина» от осаждавших его язычников. Таким образом Андрей Юродивый является как бы «избранником» богородицы.

Ср. Легенду о Псковском Юродивом Николке, с которым летопись связывает спасение Пскова. За ответом Юродивого – Борису: «Нельзя молиться за царя Ирода – богородица не велит», – Пушкин, как известно, скрыл свое отношение к Николаю I.

На этот раз прерогатива «священных безумцев» говорить «истину царям» и под «колпаком» «шутливых» октав была особенно опасной – ибо автор шутил – «крупно»:

Что в желтый дом могу на новосельеКак раз попасть – и что пора давноИсправиться – хоть это мудрено…Тогда давай бог ногн… Потому-тоЗдесь имя подписать я не хочу

Ведь я рассказ готовил, а шучу довольно крупноЯзык мой враг мой – все ему доступноОн обо всем болтает – уж привык!..(5, 378–380)

«Странным сном бывает сердце полно», – продолжает Пушкин свои размышления по поводу «Нового дома» и своего желания видеть его охваченным пожаром.

Тогда блажен, кто крепко словом правитИ держит мысль на привязи свою,Кто усыпляет или давитМгновенно прошипевшую змею…

Мысли действительно были опасными: змея на памятнике Петру олицетворяла заговор боярской аристократии против Петровских преобразований. Учитывая сходство Николая I с Петром в «Стансах» 1826 г.: «Семейным сходством будь же горд Во всем будь пращуру подобен», – «мгновенно прошипевшая змея» – могла означать подавленное желание новой оппозиции.

Строка: «Кто усыпляет или давит», – отсылала и к известному стихотворению в последней, 5 гл., «Путешествия в Арзрум»:

Стамбул гяуры нынче славятА завтра кованой пятойКак змия спящего раздавятИ прочь пойдут и так оставятСтамбул заснул перед бедой.

«Вот начало сатирической поэмы, сочиненной янычаром Амином Оглу», – комментирует Пушкин свое предупреждение «северному Стамбулу» – Петербургу.

Не менее крупными были и отождествления деревьев Русалки – Филлиды, которые Пушкин заканчивает сравнением «заветного дуба» с мифологическим деревом:

Передо мной стоит он гол и черн

Как дерево проклятое, —

отсылающему как к древу смерти Анчару, так и дереву Иуды, что значительно расширяет круг идей, связанных с самоубийством «Русалки».

Ища род смерти, Филлида у Овидия:

…Смотрит на сучья, боится сама того, что решилаВновь пальцы на горло кладет… —

В серии рисунков Ф. Толстого к «Душеньке» Ф. Богдановича – Психея, подобно Филлиде – «Параше», также смотрит на сучья дерева, и, отметая петлю, – избирает волны у подножия скал («Лекарство от любви»):

В волны, которые их омывают подножье, решиласьБроситься я и решусь, если продлится обман.Пусть на глазах у тебя погребенья лишенное телоВыбросит на берег твой грозно шумящий прибой.

(«Героиды», II, 148)

Дочь Мельника прежде срывает душившее ее ожерелье князя: «…Ох, душно! Холодная змея мне шею давит…» (Рвет с себя жемчуг.) «Далее, снимая алмазную повязку, «подарок царский», по оценке отца: «Мой венец, венец позорный. Мы развенчались. Сгинь ты мой венец! Бросает повязку в Днепр. «Теперь все кончено». (Бросается в реку.)».

Ремарки и текст создают любопытное совмещение обрядов: отречение от позорного (!) царского венца – на земле и венчания на царство – в глубине реки.

«С той поры, – говорит царица русалок в последней сцене драмы, —

Как бросилась без памяти я в воду…И в глубине Днепра-реки очнуласьРусалкою холодной и могучейПрошло семь долгих лет.

Как известно, Пушкин придавал большое значение датам, скрупулезно записывая на рукописях не только год, день, но и час создания произведений. Последуем его примеру. Окончательная дата беловика последней сцены «Русалки» – 1832 г. Отнимая 7 лет, получаем 1825 г. – год «бушующего потопа» на Сенатской площади.