Пустоши Имира

Старик внимал безучастно. Его век был длинным. Он повидал немало, чтобы не ждать от людей ни добрых слов, ни улыбок, ни дружелюбных приветствий. Его глаза излучали холод, он еще раз равнодушно оглядел морской простор, затем столь же холодно окинул взглядом команду корабля. А команда у Варсавы была как на подбор: высоченные, широкоплечие, мускулистые мужчины, с небритыми рожами громил, грабителей и кулачных бойцов. Такая публика могла выдержать все что угодно — и жестокие побои капитана и бешеный натиск бури, поскольку их полудикое существование не предвещало им ни теплого дома, ни легкой кончины.

— Не слушай эту вшивую братию, старик… — сказал подошедший Варсава. Он накинул на плечи теплый меховой плащ, отчего казался еще крупнее. Широкий кинжал, висевший у него на поясе, придавал ему сходство с истинным разбойником, способным запросто отправить за борт любого ротозея. — Говорю же, старик, не стоит слушать это человеческое отребье, — Варсава положил ладонь на рукоять кинжала и тоном опытного морского волка пояснил: — Эти бараны вертят языками, как бабы юбками, они несут всякий вздор, пока их глотки не зальют поганым пойлом.

Старик хмуро перевел на него взгляд — тяжелый, как надгробная плита, после чего коротко заметил, что подобные речи хороши для завсегдатаев береговых таверн, опухших от пьянки и зуботычин, но не для капитана.

— Чего ж так? — нагло осклабился Варсава, прищуриваясь от налетевшего ветра.

— Не хочу убеждать тебя напрасно, — мрачно обронил старик, — но сдается мне, что того, кто обращается со своими людьми как с тупым скотом, не ждет ничего хорошего, кроме стойла, заваленного навозом по самую крышу.

Варсава подбоченился, и самодовольная ухмылка окрасила его лицо:

— Это не люди, это сброд со всех побережий Хайбории, — сказал он, кивая на свой экипаж. — Они уважают силу. Если я дам слабину, то этот корабль превратится в бордель куда быстрее твоих рассудительных слов, старик.

— Сила — это дорогая вещь… — коротко отрезал собеседник. — Силу уважают даже боги. Ее нужно применять с умом, ибо глупость порой обходится куда дороже.

— По себе судишь, или как? — довольно хохотнув, сострил Варсава.

— Нет... — жестко обронил старик. — Я сужу по тем трупам, что остались за моей спиной, пока я следовал к своим целям.

После столь мрачного отклика, все разговоры выглядели легкомысленными бреднями, но все же старик уточнил у Варсавы, сколько дней ему придется терпеть компанию капитана и бессмысленную трепотню команды, прежде чем на далеком горизонте замаячат бескрайние снега Ванахейма?

— На все воля небес, — скрипнув зубами, ответил владелец "Черного лотоса". Было видно, что он едва сдерживается, чтобы не вцепиться в горло незнакомца.

Губы старика тронула дерзкая ухмылка, неподобающая его возрасту, словно годы жизни разом слетели с него. Взгляд старика выражал холодную насмешку и вызов. Он смотрел на Варсаву спокойно и ясно, как на кусок жирного мяса, не более того.

— Если ветер будет попутным, — недовольным тоном заключил Варсава, — то путь покажется легкой пробежкой между утренними звездами и вечерней мглой. А если нет, то винить в этом придется тех, кто плохо справляется со своими обязанностями.

С такими словами Варсава покинул мрачного собеседника и спустился к матросам. Почти сразу же над водами "Западного океана" послышались угрозы и проклятия, которыми он щедро осыпал экипаж.

— Сыны степных шакалов и конского навоза, здесь вам не суша!.. Крепить паруса! Держать морды по ветру и пошевеливаться на корме, а не сидеть на бочках, иначе кормить вас будут морские твари за бортом, а не судовой кок этого гнилого корыта!

* * *

Ночью старик долго не мог заснуть. Он беспокойно ворочался с боку на бок, чувствую ребрами жесткость пастели. Однако размеренная качка судна и тягучий скрип снастей наконец-то заставили его сомкнуть веки. Он погрузился в сон, тягостный и мрачный, как сама преисподняя. Сон был наполнен голосами. Эти голоса звали его куда-то, окутывали душной тьмой, перекликались эхом, нашептывая ему непонятные, таинственные слова. Старик спал, словно загнанный в логово зверь, мысли которого переполняли жуткие проклятия, картины бесконечных сражений и темные заклинания неведомых созданий. Множество странных и причудливых видений вставали перед его глазами, множество картин далекого прошлого, то что он давно забыл и то, что навсегда врезалось в его память. И в череде этих причудливых сновидений чаще всего повторялся один единственный эпизод из его насыщенной биографии, видение, которое не оставляло его сны последние несколько месяцев. Презрительный голос и смех вливались в его уши словно расплавленный свинец и грудь сдавливало от неожиданной тяжести, словно ночной гоблин из суеверий темных крестьян садился ему на грудь.