Путь к сердцу. Баал

Алька медленно втянула воздух, какое-то время терла пол под кроватью, затем в который раз отложила тряпку и задумалась. Обида – это что такое? Это страх. Страх «меня не уважают/не ценят/ не понимают». А если не понимают, значит, и не любят – тут параллель сама проводится. Люди потому и обижаются, потому что хотят, чтобы их любили, – она не исключение. Ведь и рассказывать все стала для того, чтобы «услышали», а ее не просто не услышали, а еще и неверно поняли. Но в каком случае понимают неверно? – пришлось вспомнить учебник психологии, – когда страх находит на страх. Свой на чужой, как на заслонку, на фильтр, на грязный щит. Если хозяин дома так взбрыкнул при мысли о том, что она «розовая», если моментально ощетинился и обозлился, это может означать только одно: сама мысль об этом его обидела. А почему?

«Да потому что в его глазах я оскорбила всех мужчин».

Всех до единого. Унизила их тем, что жила в Общине, росла с ее законами и следовала им. Согласилась родить от Богини.

«Вот он и решил, что мне проще на смерть, чем попасть в лапы к мужику».

Алька хмыкнула – верно, в общем-то, решил. Вот только не учел, что от одних она бежала, как от огня, а к другим (другому – одному-единственному, если найдется) очень даже стремилась.

«Получается, что первой неосознанно обидела его я. А в итоге обиделась на его же обиду, которая вылилась в злых словах – замкнутый круг».

Мрачная до того Алеста вдруг улыбнулась – зря она так! Она объяснит, дорасскажет, и он услышит. А если нет, так просто наполнит его Любовью – вчера наполняла, сегодня наполняла и завтра будет. И все потому, что «любить» его легко, потому что благодарности внутри через край, потому что, если бы не он, давно бы ей уже лежать растерзанной на Равнинах.

Комната вдруг показалась ей не такой мрачной, а настроение сделалось веселее.

«А ведь я так и не спросила, как его зовут».

На пол шмякнулась и завозила разбухшая от воды тряпка.

«Надо это исправить».

Он уехал сразу после обеда: зашел к ней в комнату, оставил пистолет, сказал, что по делам и что стрелять надо по всему, что движется.

– А если это будешь ты?

– Меня ты не увидишь.

Она ему поверила. Высокий и крепкий, он умел передвигаться незаметно и тихо – она несколько раз уже в этом убедилась, когда случайно обнаруживала его за спиной, но не слышала шагов.

– Я не умею.

«И не хочу».

Ее научили.

Тяжелое и прохладное оружие теперь все время лежало рядом. Нет, Аля не боялась гостей – просто сказали, потому и держала. Если мыла полы, клала его рядом с тазом, если вытирала пыль, то на стол в пределах видимости, если готовила, то на стул у плиты.

До заката, который в этих местах выглядел не закатом, а более тусклым из-за тумана, нежели днем, серым светом, она успела все: приготовить ужин, прибрать комнаты, отдраить прихожую, постирать тряпки, три раза в ожидании вскипятить чайник и даже помаяться со скуки.

Вечером, когда морось из-за показавшегося вдалеке солнца на несколько минут озолотилась, Аля вышла на крыльцо с чашкой чая в руках, долго сидела на скрипучих досках, смотрела на покосившийся забор, на раскинувшийся за ним луг, чужой дом в отдалении. Интересно, там кто-нибудь живет?

Юбка совсем испачкалась, а переодеться не во что. Если эту выстирать, то ходить не в чем – хоть в простынь заматывайся, – а просить новые вещи стыдно. Ничего, перетерпит, выдержит две недели, будет стирать одежду перед сном, а надевать утром сырой – не беда.

Второй день. Ей не верилось.

Она здесь второй день; миры перекрестились, словно шпаги: прошлое – одна линия, настоящее – другая, будущее – третья, еще не сформировавшаяся. Каким оно будет – будущее? Что именно собирается придумать безымянный незнакомец, чтобы вернуть ее в мир Уровней на законных основаниях? И на законных ли? А если так, не попадет ли ему самому за проступок?

Почему-то все это время он был добр к ней – насмешки не в счет. Не гнал прочь, терпел, несмотря на расхождение во взглядах, даже оружие оставил для защиты. Почему так?

Наверное, потому что внутри него много хорошего. Есть такие люди: снаружи злые, как черти, а внутри океан нерастраченной любви, которая попросту не нужна никому. Предлагать ее они не умеют и просить, чтобы их полюбили в ответ, – тоже.

Вот и он – Бог Смерти – рычит, с виду кусается, близко не подпускает, а прочь не гонит.

Вспомнилось его лицо – красивое, словно гранитное, волевое: подбородок жесткий, нос лепной, будто скульптурный, глаза чернющие, разлет бровей вольный. А эти волосы… Надо же, как могут красить сильного мужчину длинные вьющиеся волосы. И ведь не делают его похожим на женщину, наоборот…

Женщины.