Старшая, трех лет, с нежными, желтыми атласными волосиками, с широким голубым бантом на макушке, одетая в темно красное с белыми вишенками платьице, сидела на полу и пухленькими ручками укладывала в кукольную плетеную кроватку свою глазастую, с отколотым носом, "Катьку".
Младшая, одного года, еще совсем без волос на нежной угловатой голове и потому больше похожая на мальчика, толстая, налитая, точно нафаршированная, в одной куцей белой рубашечке, стояла на четвереньках над самой кроваткой "Катьки", как собачонка, и с интересом наблюдала за аккуратной работой сестренки.
-- Здравствуйте, девочки! -- обратилась к ним с улыбкой Ксения Дмитриевна.
-- В-вот! -- вместо ответа, сидя на полу, задрала вверх одну ножку старшая и показала гостье на свои новые тупоносые башмачки. -- В-вот! -- придерживала она обеими руками задранную ножку, точно нацеливаясь из нее в гостью, как из ружья. -- Мои!
-- А-а! -- еще не умеющая говорить, резко, по-зверушечьи, прокричала, обращаясь к незнакомке, младшая. -- Ава! -- синими закоченелыми лапками ухватила она, как сестра, за одну свою ножку и нацелилась в гостью таким же хорошеньким новым сапожком.
Мать пожаловалось любя:
-- Прямо наказание с ними! Ничего нельзя покупать им поврозь: что одной купишь, то непременно покупай и другой. Иначе слезами изведут.
Познакомившись с квартирой, с вещами, с детьми, уселись на мягкий диван с малиновой обивкой, начали беседовать.
Вспомнили о прошлом... Обменялись мнениями относительно настоящего...
Припомнился Ксении Дмитриевне вчерашний разговор на даче о муже Гаши.
-- Гаша, -- спросила она, -- ваш муж партийный?
-- Да, коммунист, -- легко и просто ответила Гаша, точно ее спросили, брюнет ее муж или блондин.-- Коммунист, только не страшный, -- улыбаясь, прибавила она, видя смущение Ксении Дмитриевны. -- И вы его не бойтесь. Я знаю, что он понравится вам. Вы даже не поверите, когда увидите его, что он коммунист: такой смирный. Другой раз курицу попросишь зарезать, и то откажется и глаза затулит, чтобы не видеть, как режут другие. Это, говорит, душегубство.
-- Вот как! -- вырвалось из уст Ксении Дмитриевны восклицание удовольствия.
Гаша, улыбаясь, продолжала:
-- Он даже "Политграмоту" за целый год не может до конца дочитать. Как сядет с ней в мягкое кресло, которое у поляка купили, так и заснет: книжка, раскрывшись, на полу лежит, а он на боку в кресле спит. Так что опасности большой от него не может быть. А так пускай пока побудет в партии.
Ксения Дмитриевна рассмеялась.
Несколько минут спустя Гаша усадила свою гостью за специально для нее приготовленную яичницу на ветчинном сале.
Ксения Дмитриевна ела и во всем чувствовала глубокую искренность Гаши.
-- У вас хорошо, Гаша, мне нравится, -- говорила она, сидя за столом, за яичницей, и умиротворенными глазами осматриваясь вокруг.
-- Вот и оставайтесь у меня жить, если вам нравится, -- улыбнулось Гаша, закусывая вместе с гостьей.
-- А как посмотрит на это ваш муж?
-- Андрей? Как он посмотрит? Никак. Ему что? Ему главное -- лишь бы я не меньше шитвом зарабатывала. А при вас я, безусловно, заработаю больше. У меня дети больше половины времени отнимают. А если вы согласитесь за ними присматривать, тогда я смогу в два раза больше заказов на белье набирать.
-- А заказы есть?
-- У меня? Сколько хотите.
Ксения Дмитриевна, взволнованная предложением Гаши, встала и зашагала из угла в угол по комнате.
-- А как я старалась бы, Гаша, быть вам полезной! -- проговорила она мечтательно и остановилась посреди комнаты с вдохновенным лицом. -- Я не только смотрела бы за вашими детьми, я бы делала в вашем доме решительно все, чтобы вы могли отдаться всецело шитью!
-- Ну что же, -- сказала Гаша, убирая со стола. -- Вот давайте и сделаем между собой союз.
Ксения Дмитриевна подняла вверх свои черные, жгучие глаза.
-- Знаете, Гаша, что?
-- Ну? -- остановилась Гаша на пути в кухню с алюминиевой сковородкой из-под яичницы.
-- Я согласна, -- ответила Ксения Дмитриевна. -- Только боюсь, ваш муж не согласится.
-- А чем же вы ему помешаете? -- пробежала Гаша в кухню и тотчас же вернулась обратно. -- Он все равно никогда не бывает дома: то на работе, то сверхурочные выгоняет, то на собраниях. Я знаю: раз я согласна, то и Андрей согласится. Вот увидите. Он скоро должен прийти.
Тук-тук-тук -- застучали в это время ногой с черного хода.
-- А это кто? -- удивилась Гаша, пошла отперла дверь и впустила в комнату молоденькую краснощекую девушку в красной косынке на голове.
-- Завтра вечером в ленинском уголке читается лекция "О женских болезнях", -- сказала девушка, подошла к столу и села на стул. -- Читает хороший доктор, тот, который читал о скарлатине. Женщины все должны быть. Кто не придет, будет записан в отсталые. Распишитесь, что читали, -- положила она на стол бумажку.
-- Ксения Дмитриевна, распишитесь за меня, -- попросила Гаша, очевидно, стесняясь показать ей свой плохой почерк.
Ксения Дмитриевна с любовью посмотрела на молоденькую девушку, позавидовала в душе ее юности, удивительной бодрости.