Петр Петрович тоже улыбнулся, но не так лучезарно, как раньше, или теперь, когда Глаша поняла, что он за человек, точнее, нелюдь, его улыбка не казалась такой ослепительной и милой.
— Вам помочь? — спросил он.
— Нет, что вы! Я сама, — не переставая лыбиться, запротестовала горничная.
Она пятилась на кухню и на пороге спиной столкнулась с Ваней Пичугой, который как раз принес дрова с улицы.
Глаша не успела его предупредить, а только ойкнула от неожиданности, но было уже поздно.
Ваня увидел гостя в комнате и застыл на месте, на его лице был написан жуткий страх, а еще узнавание того незнакомца из своих детских кошмаров.
Но это узнавание проступило и на лице кирасира Руденко.
Он прищурился, вскинул голову, оглядел застывшего мальчика и съежившуюся Глафиру.
— Так, значит! Ну что ж… — Петр Петрович медленно надел темные перчатки и с этим как будто сменил маску на лице, выпустив на волю все самое дикое и темное в своей душе.
Теперь от воспитанного приличного человека точно ничего не осталось, и если еще минуту назад Глаша сомневалась в его виновности, то после того как увидела бешеный взгляд, все сомнения отмела.
Руденко подскочил с дивана и кинулся на мальчика, растопырив руки.
Все произошло так быстро, в считаные секунды.
Глафира оценила, что силы неравны, но на ее стороне было преимущество: она закрыла собой ребенка, со всей мочи оттолкнула злодея. Тот поскользнулся на недавно вымытом, но недосохшем полу и зацепился левой ногой за так кстати неубранное ведро с грязной водой.
— Беги, Ваня, — закричала Глаша и попыталась остановить убийцу.
Тот с проклятиями, которые не произносят в приличном обществе и о существовании которых Глафира только смутно догадывалась, кинулся теперь на девушку и принялся ее душить.
В его бешеных глазах уже не осталось ничего человеческого, так мог душить свою добычу Pithecanthropus alalus, не чувствуя ни жалости, ни сострадания к жертве.
Хрупкая Глаша уже не могла сопротивляться дикой звериной силе кирасира, воздуха в легких оставалось все меньше и меньше. Он душил с остервенением хищника, почуявшего кровь.
Но тут — о чудо! — хватка Руденко ослабла, а он сам рухнул на недомытый пол как подкошенный.
Над поверженным врагом стоял Аристарх Венедиктович с тяжеленным талмудом «Теории эволюции» в руках, которым он и приложил по голове злодея.
— Боже, храни Чарльза Дарвина и его труды! — прохрипела Глафира и наконец-то потеряла сознание.
Страницы старого письма…