— В древние времена, — заговорила принцесса, — человека, который принес в свое королевство мир, считали необычайно ценным. Теперь такого же человека высмеивают за трусость. — Она покачала головой. — Для перемены понадобились века. Нам бы стоило ужаснуться. Нам нужны такие люди, как Таравангиан, и я запрещаю тебе называть его скучным, пусть даже мимоходом.
— Да, светлость. — Шаллан склонила голову. — Вы действительно верите в то, что говорили? Про Всемогущего?
Ясна ответила не сразу.
— Возможно, я преувеличила свою убежденность.
— Движение зазнаек и в риторике отметилось?
— Думаю, так и было. Сегодня за чтением мне не стоит поворачиваться к тебе спиной.
Шаллан улыбнулась.
— Истинный ученый не должен утыкаться в одну идею, — сказала Ясна, — и не важно, насколько он уверен в своей правоте. То, что я не нашла убедительной причины присоединиться к какому-нибудь ордену, не значит, что я никогда ее не найду. Хотя всякий раз после таких разговоров, как сегодня, мои убеждения становятся тверже.
Девушка прикусила губу. Ясна это заметила.
— Шаллан, научись контролировать эту привычку. Она выдает твои чувства.
— Да, светлость.
— А теперь говори.
— По-моему, беседа с королем получилась не совсем честной.
— Как это?
— Все дело в его… э-э-э… ну, вы понимаете. Ограниченных возможностях. Он неплохо справлялся, но не привел тех аргументов, на какие способен кто-нибудь более сведущий в воринской теологии.
— И какие же это аргументы?
— Ну, я ведь тоже не очень-то разбираюсь в этом. Но все же считаю, что вы проигнорировали или, по крайней мере, преуменьшили значение одной жизненно важной вещи.
— Какой?
Шаллан постучала себя по груди:
— Наши души, светлость. Я верую, ибо чувствую что-то, некую близость к Всемогущему, умиротворение, которое приходит, когда я живу в соответствии со своей верой.
— Время от времени мы сами внушаем себе, будто испытываем то или иное чувство.
— Но разве вы не утверждали, что то, как мы поступаем, — то, как мы отличаем правду от лжи, — определяет сущность всего человечества? Вы упомянули врожденный моральный инстинкт, чтобы обосновать свою точку зрения. Почему же вы отвергаете мои чувства?
— Отвергаю? Нет. Отношусь скептически? Возможно. Твои чувства, какими бы сильными они ни были, только твои. Не мои. А я чувствую, что тратить жизнь на попытки угодить невидимому, неведомому и непознаваемому существу, которое следит за мной с небес, — неимоверно бесполезное занятие. — Она ткнула в сторону Шаллан своим пером. — Но ты учишься риторике. Мы все-таки сделаем из тебя ученую даму.
Девушка улыбнулась, ощутив прилив довольства. Похвала Ясны ценнее изумрудного броума.
«Но… я ведь не стану ученой. Я украду духозаклинатель и сбегу».
Ей не нравилось об этом думать. Вот еще одна проблема, с которой надо справиться: она часто избегала неприятных размышлений.
— А теперь побыстрее разберись с портретом короля. — Принцесса взялась за книгу. — У тебя еще полным-полно работы, которую надо будет сделать, когда ты закончишь рисовать.
— Да, светлость, — согласилась Шаллан.
На этот раз, однако, рисовать было трудно — ее обуревали тревоги, не давая сосредоточиться.
30
Незримая тьма
Каладин вышел из похожей на пещеру казармы навстречу чистому свету раннего утра. Частички кварца в земле перед ним блестели, отражая этот свет, и сама земля искрилась и горела, словно вот-вот должна взорваться.
За ним последовала группа из двадцати девяти человек. Рабы. Дезертиры. Чужаки. Даже несколько бедолаг, чьим единственным грехом была нищета. Они присоединились к мостовой команде от отчаяния. Лучше такое жалованье, чем ничего, а им пообещали, что после сотой вылазки с мостом повысят. Переведут на сторожевую вышку — а это, с точки зрения бедняка, выглядело обещанием роскошной жизни. Получать деньги за то, что целый день стоишь и глядишь по сторонам? Это что за безумие такое? Считай, разбогател…
Они не понимали. Никто не сможет пережить сто вылазок с мостом. Каладин побывал в двух десятках и уже считался одним из самых опытных среди выживших мостовиков.
Четвертый мост отправился за ним. Последний бастион — тощий мостовик по имени Бисиг — сдался накануне. Каладину нравилось думать, что его наконец-то переубедили смех, еда и человечность. Но, скорее всего, все дело в нескольких многозначительных взглядах или едва слышных угрозах от Камня и Тефта.
Каладин предпочел этого не замечать. В конце концов ему понадобится верность этих людей, но пока что хватит и покорности.