Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Я тебе рада, Олег, — мелодично прозвучал под каменными сводами её голос. — Нам сообщили, что ты погиб, хорошо, что это оказалось ошибкой… Спасибо за весть о брате.

— Княгиня… — на ходу сбрасывая мешок, я подошёл к трону и. опускаясь на колено, поднёс к губам узкую, с длинными пальцами ладонь Юлии. От неё пахло снегом и холодной водой. Я поднял глаза. Юлия улыбалась:

— А ты всё тот же, Олег, — заметила она.

* * *

Хорошо натопленный камин выгнал из комнаты Юлии сырость. Пламя гудело в дымоходе, бросало отблески на развешанное по стенам оружие, золотом искрилось в ворсе мехов. На широком каменном столе стояли блюда с жареной свининой, нарезанным луком, лепёшками, высокий кувшин с вином и две глиняные кружки.

Я сидел у стола, облокотившись на него и вытянув ноги почти до ложа, на котором боком устроилась Юлия. Мы разговаривали уже несколько часов.

— наших осталось мало, — Юлия чуть запиналась, она хорошо выпила, — но все, кто приходит сюда, ничего не имеют против того, чтобы подчиняться мне. Нас сейчас почти семьдесят. Последними пришли несколько шведов…

— Этот парень у твоего трона — швед? — я отхлебнул немного незабродившего сока.

— Да, это Кнут Йост… Не думай, Олег, он просто возглавляет оборону. Я и сама бы справилась, но это дело парней… Мне хватает забот по хозяйству.

— Хорошо, что Танюшка жива, — вновь вернулся я к тому, с чего мы начинали разговор и снова пережил почти оглушающее облегчение, которое испытал в тот момент, когда Юлия ответила на мой вопрос о том, была ли тут зимой с нашими Татьяна. — Они не говорили точно, куда пойдут? Там написано на скале, что просто на северо-восток…

— Они собирались под Псков, — ответила Юлия и. сев прямее, налила себе ещё вина. — Ты, конечно, не захочешь остаться и догонишь их, может быть, ещё до конца года. Будешь со своей зеленоглазой… А мой Борислав… — она вдруг заломила руки в нешуточном жесте отчаянья. — Мой Борислав ушёл, а меня оставил — оставил меня этой бесконечной череде бегущих дней, этой вечности без него, этой пытке…

— Юля… — я протянул руку, тронутый жалостью. — Юля, что ты…

Она оттолкнула мою ладонь, резким движением подхватила кружку и осушила её до дна. Хотела налить снова, но я отодвинул кувшин, и Юлия, промахнувшись, вновь откинулась на шкуры. Несколько секунд её взгляд блуждал по комнатке, потом твёрдо остановился на мне.

— Я завидую тебе, — раздельно сказала она. Её пальцы дёргали шнуровку на груди куртки. — И Татьяне твоей завидую… Я не прошу тебя не уходить, я не прошу остаться… Я прошу только одну ночь…

Глядя мне прямо в лицо, она рывком распустила шнуровку до конца и нетерпеливым движением освободилась от куртки до пояса.

У меня не было девчонки полтора года. А теперь представьте себе, что обалденно красивая девица вот так раздевается перед вами, недвусмысленно объясняя, чего ей хочется. Представили?

— Я ненавижу его за то, что он ушёл, — горячечно бормотала Юлия, стягивая узкие сапоги с цветными отворотами. — Он не имел права оставлять меня… Теперь он мёртв, а я осталась… Иди сюда, Олег!

Она встала передо мной — совершенно голая, бурно дышащая и… очень, очень красивая. Я ощутил запах — почти непреодолимый, зовущий; я видел, как напряглись её груди…

— Не надо, Юля, — попросил я.

Глухо зарычав, она метнулась к стене. В тонкой, но сильной руке сверкнул длинный кинжал-квилон.

— Я убью тебя!

Опрокинувшись назад со стулом, я встретил Юлию толчком ног в живот — не ударом, нет, но толчка этого вполне достаточно оказалось, чтобы опрокинуть её на ложе. Прыжком вскочив, подхватил квилон. Юлия пыталась встать, путаясь в мехах, и это зрелище возбудило меня так, что дыхание перехватило…

Барахтанья быстро иссякли. Едва ли у Юлии была привычка пить, а последняя кружка оказалась явно лишней.

Я убрал квилон на место и быстрым движением закинул уже благополучно уснувшую девчонку лёгким одеялом из пушистого меха. Нарочно медленно заставил себя собрать и разместить в надлежащем порядке своё оружие, поднял кресло. И тихо вышел наружу…

…Сильнейший рывок за куртку на груди бросил меня к стене, потом перевернул — и возле моего горла оказалось лезвие тяжёлого боевого ножа. Уперев колено между моих ног, рыжий Кнут Йост смотрел на меня бешеными глазами дикого зверя.

— Что ты с ней сделал, русский?! — прохрипел он, скручивая куртку на моей груди так, что прочная кожа затрещала. — Ну?! Говори?! — он перешёл на шведский.

— Убери нож, — спокойно сказал я, не двигаясь с места и не пытаясь освободиться. — Тогда поговорим.

— Я зарежу тебя! — выдохнул он, тряхнув меня, как пойманного зверька.

— Убери нож, — повторил я. — Третий раз я просить не буду, и тебе действительно придётся меня убить — или я убью тебя. Ну?

Бешеные глаза смотрели мне в лицо. Потом послышался тихий выдох — и нож с коленом отодвинулись. Чуть позже разжались пальцы на моей куртке.

Я расправил её.