Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Но долго — на самом деле долго, не по ощущению. Это… нечто, или ничто, не знаю, как сказать… так вот — оно не стояло на месте, а двигалось вдоль нашей напряжённо замершей цепочки, словно искало слабое звено. Потом — ушло. Ушло в лес так же, принимая траву, как подходило к нам.

Я услышал, как кто-то со свистом выдохнул, словно не дышал всё это время. Ещё кто-то, как по команде зашевелился, кашлянул, переступил с ноги на ногу, звякнул сталью…

— Ну и что это было?! — взвинченно спросила Зорка. Её голос даже не был похож на обычный — её же.

— Переправу! — прохрипел Йенс. — Чёрт, скорей же!.. Текучая вода…

— Не поможет, — ответил Фергюс. — Вся эта долина — он.

— Переправляться всё равно нужно, — я отмахнул рукой, Олег и Йенс бросились к полуподрубленному дереву. — Не расходиться, стоять, оружие не убирать.

Йенс и Олег работали топорами, как заведённые, только щепа летела, причём часто промахивались, потому что оглядывались, хотя мы отгородили их от леса полукольцом, да ещё двойным, убрав девчонок во внутреннее полукольцо. В конце концов дерево, с хряском ломая ветви, рухнуло на другой берег. Мне кажется, оно ещё и упасть толком не успело, а половина наших была уже на другом берегу. Я переходил последним, и это, надо сказать, требовало почти всех запасов моего героизма. Но вопить: «Поджигайте мост!!!» — я начал ещё на середине.

* * *

Весь этот день мы уходили всё дальше и дальше вглубь долины, не теряя боевого строя и то и дело останавливаясь. Вендихо нас в покое не оставлял — среди бела дня, сволочь, чудил почём зря, выпуская из-за деревьев и кустов такую ересь, что я не удивился бы, окажись у меня к вечеру половина седых волос. Но к тому моменту, когда мы уже собрались останавливаться на ночлег, Йенс подошёл ко мне.

— Слушай, — он нервно улыбнулся, — есть риск не дойти.

— Имеется, — согласился я, отводя глаза от гниющего девчоночьего трупа, ковыляющего за кустами параллельно нашему курсу.

— Есть один способ, — предложил Йенс, — только я не знаю…

— Я знаю, — убеждённо заявил я. — Что угодно лучше, чем здесь.

— Придётся идти, не останавливаясь, пока не покинем долину.

— Если надо — побежим… Только всё равно не успеем, ночью даже лучше на месте…

— Олег, — оборвал меня Йенс, — кончай тратить время. Я раньше этого не пробовал, но может получиться. Во всяком случае, у того, кто мне показывал, получалось.

С этими словами Йенс полоснул себя по запястью…

…Не знаю, как и что там бормотал Йенс, глядя на заходящее солнце, пока его поддерживали — он потерял немало крови, пока нарисовал каждому на лбу руну. Потом мы вынуждены были его тащить, самым элементарным образом, на носилках, которые мы тут же соорудили. Йенс и позже не объяснял свой фокус… и был ли это вообще фокус.

Но все эти жутики Вендихо, которых он напускал массово, резко потеряли к нам интерес. Даже нет — их интерес сменился явным ужасом, они очищали нам дорогу, а мы шли, быстро, не оглядываясь и плотней сбившись в клин, в центре которого тащили Йенса.

Мы двигались таким порядком, пока не выбрались за пределы долины. И даже когда Йенс пошёл сам, а дорога уже вела в гору — долина кончилась — мы не остановились.

* * *

От долины Вендихо мы уходили ещё целых три дня после того, как пересекли её границы, хотя по ночам были заморозки, а листва на деревьях либо облетела, либо окончательно приобрела цвет золота и меди (дни, правда, были всё ещё тёплыми). Мы не сговаривались, я даже приказов не отдавал — просто по утрам, как само собой разумеющееся, мы снимались и шагали дальше. Зимовать возле долины мы не хотели.

Аппалачи не очень были похожи на горы в обычном понимании этого слова. Из бесконечных долин, густо заросших лесом, поднимались хребты и перевалы, тоже с деревьями, но редкими. В долинах текли речушки — притоки Огайо — и сбегали со склонов многочисленные ручьи. Помимо всего прочего, эти места кишели жизнью.

Утром четвёртого дня я задумался — во время завтрака — о том, что мы опаздываем с зимовкой. Задумался так глубоко, что слабо воспринимал окружающее. В таком состоянии я вполне мог исполнять обычные обязанности, но не более того.

— Олег!

Это слово и вывело меня из обалдения по поводу зимовки. Мы уже часа два шли по берегу ручья. Я вскинул глаза — на меня чуть ли не с сочувствием смотрела Ленка Власенкова.

— А? — встряхнулся я.

— Тебя зовут, — мотнула она головой. — Вон орут.

Перед нами была большая — метров триста — луговина, на противоположном конце которой поднимались пологие холмы, в свою очередь в нескольких местах увенчанные каменными клыками. Между двух таких «клыков» стоял, размахивая рукой, Димка. Увидев, что я смотрю в его сторону, он поднёс пальцы ко рту и засвистел так пронзительно, что эхо мячиком отскочило от леса за нашими спинами и заметалось по луговине.

— Олег!!! — донеслось до нас.

— Иду! — заорал я в ответ, поднимая руку…