Путешествие из Петербурга в Нью-Йорк. Шесть персонажей в поисках автора: Барышников, Бродский, Довлатов, Шемякин и Соловьев с Клепиковой

– Мальчик, маленький мальчик, трехлетний. Рано, до года, начал ходить, но со мной не ходил ни за что. Все на руки да на руки. Такие сцены закатывал, я даже раз отлупил его. Вы, дети, все нетактичные. Но коли спросила – слушай. Мальчик у меня был необыкновенный. Ангел. Вот, казалось бы, такой же, как все, человечек – руки, ноги, головенка вся в волосиках таких разлетающихся, как у всех маленьких. Капризный был, балованный. Я учился в институте на инженера, а он мне все мешал, все мешал. Так все три года только и делал, что мешал. Иначе его не помню. Но заговорит – что-то невероятное! Голосок ангельский, люди такими не говорят. Мешает он мне, пристает, но заговорит – я про себя думаю: господи, на кого сержусь, ведь не от мира сего – голосок-то. А запоет – звуки круглые, эфемерные в горлышке перекатываются. Я сразу в слезы. Такой голосок. Ну, не передать. А в ушах стоит. Голос ангела, серебряный такой. И я иногда думаю, ты не поймешь, так старые люди думают, что сынок мой, как ангел, взят на небо. Глупости, говорю, сам не верю, знаю прекрасно – их поезд разбомбили с самолетов, едва и выехали. Но думаю так все чаще. А знаешь, что это означает, а?

– Не знаю, – раздражилась Саша.

– А значит это, что забывать их стал. То есть никогда не забуду, но жить теперь и я могу. И жить хочу. Вот тебе хорошо живется? Радуешься ты солнышку, весне, лету скорому?

– Ну, радуюсь, – напряженно произнесла Саша.

– И я уже радуюсь, хотя из-под палки. Гуляю по городу, в улицы заглядываю, хожу, смотрю и думаю. Все заново обдумываю. Так, гуляючи, на тебя наткнулся. Сидишь на дороге и ревешь вслепую. Ну, думаю, вот с кем погуляю теперь. – Он бодро улыбнулся и подмигнул Саше.

Праздник переломился. Какой-то новый этап наступал в нем. Голова демонстрации уже вползла на Дворцовую площадь, прокричала перед трибунами, потрясла флагами, портретами, плакатами и, освобожденная, растеклась по набережным и переулкам.

В сад входили родители с детьми, увешанными дарами праздника. Гулко лопались шары – теперь их не жалели, смело щупали, играли в волейбол. Шары истерически повизгивали.

Уже валялись среди своих опилок вспоротые раскидаи. Несколько круглых оберток от них Саша сунула в карман. Мальчишка пробежал с двумя шарами, парящими за спиной. Он делал уже второй виток, Саша давно его заметила и решила, что придумал он остроумно – самолетом на таких условиях можно себя почувствовать. Кто-то бросил камешек, и шар оглушительно лопнул. Мальчишка растерялся, скривил губы. Но, заметив Сашу, с силой прижался к дереву спиной. Другой шар лопнул еще громче. Мальчишка со злобой рванул тесемку на груди и швырнул лохмотья шаров в кусты. Человек нагнулся, подобрал и сделал крошечные шарики, как лампочки от фонариков. Он стукал себя шариками в лоб, они щелкали и лопались, как пузыри в грозу. «И мне, и мне», – не удержалась Саша, и человек расщелкал ей больновато все остатки от шара.

Никуда он не спешил. Разлегся в солнце и жмурил глаза. Саша истомилась от нетерпения. Сидела нога на ногу, полулежала, выпятив ноги вперед, сидела на обоих ручках, верхом на скамейке, пару раз перекатилась через скамью ловким отточенным движением и успела сесть как ни в чем не бывало, когда человек открывал глаза. Попробовала усидеть, поджав ноги, на самом краешке скамейки, вцепившись пальцами в ободок. И вляпалась в еще не просохшую краску, в липкие лохмотья краски.

Девочка прошла с изумительным мячом – красным с белыми поперечинками. Мячик она несла на крючке пальца, в радужной нитяной сетке. Саша скорбно созерцала упругий тяжеленький мячик средней величины.

– Дяденька, – сказала она дрожащим голосом, – праздник скоро кончится, а у меня ничего нет. Даже флажка.

– Ах, прости, – он вскочил моментально, – всегда со мной так – задумаюсь и отключаюсь. Сейчас у нас будет все, и я тебя доставлю – с рук на руки – к маме.

Сад выходил задами к реке. Холодно, зябко после солнца. Грязные льдины – в саже и копоти – выставляли из воды голубые чистые бока.

– Сперва лед невский, потом – ладожский, – учил ее человек, а она потихоньку направляла его в сторону, откуда еще доносился рокот большой толпы. В воде циркулировала праздничная шелуха – бумажные цветочки, лоскутья шаров и даже целый шар порхал по воде, взлетая на льдины, подталкивающие его.

В витрине кондитерской цвел гигантский торт. Сливочные облака из румяных и блекло-желтых роз с отогнутыми лепестками, а также бордюрчики из лазоревых, на шоколадных стеблях, ирисов – окружали фисташковую лужайку. На ней торчала голубоватая травка, сладостно пощекотавшая Сашино нёбо. Посреди лужайки бочоночки красной смородины сложили – 1 МАЯ. Пониже зеленые в прожилках виноградины изобразили – 1952.

Саша мельком сделала разрез вдоль торта, и рот наполнился слюной от этих лакомых прослоек крема – шоколадных, зеленых, клубничных, кофейных!