Путешествие из Петербурга в Нью-Йорк. Шесть персонажей в поисках автора: Барышников, Бродский, Довлатов, Шемякин и Соловьев с Клепиковой

– Что вы, что вы! – Саша перегородила ему дорогу. – Мама будет вам очень рада. Она, наверное, уже сделала «наполеон» из кукурузных хлопьев – просто объедение! Потом – мы с вами ужасно голодные. А дома – полный обед! И знаете, дяденька, у нас есть шапка хорошая, лишняя – из мутона. От папаши. Вы не отказывайтесь, папаша ее совсем не носил. Все привередничает – не тот фасон, солдатская ушанка! А вам она точно пойдет.

– Да нет, шапка у меня есть. Зачем мне шапка!

– Но, дяденька, та лучше.

– А эта чем плоха?

– Она вам не очень идет. Голову смешно обтягивает. И вообще это лыжная шапочка.

– Ну и дурёха ты, Сашонок! Есть у меня шапка, и другая есть. И хватит об этом. Кто твоя мама, кем работает?

Саша ответила, помедлив. Не так-то легко было выбрать для мамы привлекательную профессию. Мамина – инженер-экономист, а в общем, бухгалтер – его бы не прельстила.

– В библиотеке, на абонементе. Она любую книгу может взять и держать сколько хочет. Знаете что, вы ей стихи почитайте. Она Пушкина всего наизусть знает. Мама с соседкой нашей – она известная актриса, в Пушкинском театре, Лисянская – слышали? – она папаше пощечину закатила за маму, а он ей горящий окурок на лбу прикончил, такой подонок! представляете – это актрисе-то, ей с такой блямбой на сцену выходить! – так вот, мама с Аней Григорьевной в Пушкине соревнуются – кто больше прочтет без запинки. Пожалуйста, почитайте маме!

Человек был смущен и в сомнении. Он, конечно, простоват. Не настоящий мужчина. Саша не могла бы сказать утвердительно, хотелось ей такого отца или нет. Уж очень он ей поддавался.

В карманах уплотнилось, вещички притерлись друг к другу, и только справа оставалось место вдоль шва. Пустота эта раздражала Сашу. Вот газетный киоск. Она встала на цыпочки, разглядывая что внутри. Шар мешал ужасно, лез в лицо. Дурацкий длинный шар – почему не круглый, как все шары! Отпихнула щекой.

– Как, твоя душенька еще не довольна? – Человек стал шутливо оттаскивать ее от прилавка.

– Всего 85 копеек! Очень нужно.

– Да что там?

– Блокнотик. Хочу записать ваше имя. И стихи туда впишите на память.

Блокнотик был миниатюрный, новинка, в розовом зернистом переплете – под мрамор. Саша представила, как рисует розу с шипами и пеной лепестков – не отрывая руки – на гладко-твердой прохладной бумаге.

– Мама вам заплатит, за все заплатит! Купите, и правда дешево.

Старушка в очках с дряблой улыбкой смотрела на них из окошка. Человек густо покраснел, засуетился. Наконец извлек из внутреннего кармана мятую, тряпичную какую-то бумажку.

– Блокнот, пожалуйста, вот этот, и тот карандаш.

Саша и не знала, что продаются такие карандаши. Он был идеально заточен. На конце торчала круглая резинка в жестяном ободке. Человек приспособил блокнот к стене и вписал куплет про артишоки и что-то еще. Но Саша тогда не прочла от волнения. Примерила блокнотик к карману – он точно скользнул в прореху и заполнил ее. Высший душевный покой. Карандаш она несла отдельно. Он был как маленькое копье.

Их улица, уже давно не трущобная, домами не стиснутая, а просторная и разливная, подала влево и еще расплылась, как в поклоне, перед длинным дворцовым домом, где было много окон, решеток и дверей.

– В последний раз передохнем, – сказал человек, и вслед за толпой они влились в огромный звучный зал, где сесть было некуда, а потом, по переходам, в зал поменьше – там на стенах висели картины со старинными деревьями, людьми и паровозами, – уселись на удобные деревянные лавки, и только тогда Саша узнала:

– Это Витебский вокзал. Вот здесь, в этой комнате, мы ночевали с мамой.

– То есть как ночевали? Ждали поезда? Куда-нибудь ехали?

– Да нет, мы спали здесь, пока нас не выгнали. Вот на этих скамейках. Папаша часто хулиганит ночью, когда напьется, и спать не дает. Или он ждет, что за ним придут, а мы ему, видите ли, мешаем. Когда придут – он рысью на черную лестницу и убежит. В кухне дверь на черный ход всегда должна быть открыта. Я хотела закрыть, а он говорит – убью, как Маттео Фальконе! Ну и гонит нас ночью на улицу.

– Как, и зимой?

– Глупость говорите! Что он, выбирает время года? Выкидывал нас на мороз, и в снег, и в слякоть. Мы идем по улице, плачем, не знаем, куда деться. Никто уже не пускал к себе – ни мамины приятельницы, ни дядя Боря. У всех по многу раз бывали. Понять их можно. Мама говорит: Сашка, давай спасаться! Давай несчастье в счастье превратим – какая разница! Смотри, вот чертоги Снежной королевы. А тогда снег шел – не шел, а валил, сухой и крупный, с отдельными снежинками. Под фонарем – все серебряное, и идем мы с мамой уже по щиколотку в снегу. Мама шепчет: Сашок, какое счастье! – нас одних Снежная королева пригласила. Смотрю: никого, так тихо и светло – как в сказке. Мама запела вальс снежинок – знаете, та-та-та-тата, – и мы танцевали под снегом. Согрелись. И спали во дворце.

– В гостях у Снежной королевы?