Путешествие из Петербурга в Нью-Йорк. Шесть персонажей в поисках автора: Барышников, Бродский, Довлатов, Шемякин и Соловьев с Клепиковой

Эта странная прихоть капитановых глаз, ограничивших поле зрения одной воображаемой точкой, сообщала всем его движениям какую-то – ложную, как оказалось, – безотчетность и почти придурковатую рассеянность. Но Коротыгин поверил и очень неосторожно общупал на ходу, поспевая за капитаном шаг в шаг, скрипучую кожу кобуры, оттопырившей на уровне бедра капитанский мундир. И еще нахально попытался кобуру расстегнуть. «Руки прочь!» – прошипел, не оборачиваясь, капитан. «Я только посмотреть», – играя в ребенка, капризно настаивал Коротыгин. «Руки прочь, говорю!» – «А пистолет настоящий?» – «Еще какой настоящий! На тебе попробую – хочешь?»

Только это и требовалось Коротыгину для исполнения его горячей детской мечты. И дальше гуляли они по красному речному песку, которым посыпали тогда садовые дорожки, хруп-хруп-хрустел в песке битый ракушняк и скорлупа моллюсков, шра-шра-шрапнелью стрелял по ногам пузыристый шлак на месте вчерашней лужи, и капитан отчаянно мёрз в своей весенней форме – подвела погода! – и все теснее прижимался к маминому пальто из коверкота, – мимо свежекрашеных скамеек и жирных газонов («На скамейки не садиться!», «По газонам не ходить!» – но грачи плевали на запрет и ходили кучно), мимо угольно-черных, неприветливых лип и не по сезону оголившихся статуй – они тут же, стоило Коротыгину посмотреть на них, покрывались гусиной кожей.

И одноглазый капитан, который ужасно нравился ему и очень мало маме, учтиво склонялся к ней и сипел негнущимися губами одну и ту же непристойность по поводу одной и той же статуи с луной в прическе. Он их всех, по армейской грубости, называл блядями, хотя были среди статуй и вполне мужские особи. И мама замедленно, из-под палки (из-под его, сыновней, палки – попробовала бы только увильнуть!), фальшивым смешком отзывалась на армейскую шутку, и дальше они шли – рука в руку, отличная парочка! – под бдительным надзором Коротыгина и, дружно обогнув по свежему дерну клумбу, наткнулись на тележку с мороженым, отчего стало вдвойне холодней и тоскливей.

«Мороженого хочешь?» – дурацкая ухмылка капитана, закоченевшего уже до бесчувствия, их общая мечтательная заминка перед выходом из сада («И думать забудь!» – мысленно предостерег он маму, ее маленький тиран, желающий перещеголять в тиранстве разнузданного отца), и, крякнув, втолкнув содержимое носа внутрь, капитан подставляет маме церемонным калачиком руку – и вновь перед ними аллея, упертая в сияние Невы.

Он уже понимал, что с застенчивым капитаном у мамы ничего не выйдет и он не поедет с ними в отдаленную армейскую часть на правах счастливого пасынка. И что не только мамина плохая игра тут виновата, а никакая, самая страстная любовь не выдержит этой прогулочной пытки. Деваться же им было некуда – капитан был командировочный, побывочный капитан и сам рассчитывал на чужую жилплощадь. Однако он владел сокровищем, которого не было у двух его предшественников, маминых ухажеров из штатских, и отпустить его просто так, из жалости, на все четыре стороны Коротыгин никак не мог и из кожи лез, развлекая помрачневшего капитана. «Вон там, дяденька, сидит знаменитый дедушка Крылов!» – «Иди ты в ж… со своим дедушкой!» – сипло отмахнулся тот.

Они молча углублялись в сад и, дважды обойдя зеленый домик-теремок и придирчиво его исследовав – оказался недоступен в части «М» и в части «Ж», – остановились перед знакомой статуей с луной в волосах. Капитан механически сострил и вдруг, не дожидаясь маминого ответного смешка, круто развернулся и побежал от них – подгоняемый ветром, набирая скорость, мощно работая локтями, – пока Коротыгин сообразил и, горестно взвизгнув, бросился вдогонку.

Вместе с капитаном навсегда уплывала от него надежда: выкрасть из желтой кобуры пистолет и, ввинтив аккуратненько в висок беспробудно пьяного отца, до упора, до полного блаженного выдоха спустить курок – упивался он чудной мечтой, не замечая, как безнадежно отстал от капитана. Тот удалялся громадными радостными скачками все дальше и дальше, вот обогнул пруд, клумбу с вазой, мороженщицу и, не оборачиваясь, пулей вылетел из сада к подоспевшему трамваю.

Только тогда, сглотнув острейшее разочарование, Коротыгин увидел этих лебедей с гадючьими шеями и гадючьим шипом. Они сварливо толклись на своем дощатом помосте – три белых вопросительных знака, поставленных Коротыгиным над голубым ледком Лебяжьего пруда.

Елена Клепикова. Табу

Моему однокласснику

Школьный коридор, залитый солнцем, осенним стеклярусным солнцем. Тополь торчит в окне, дорос уже до верхних этажей, а в младших классах едва дотягивал до первого крупными младенческими листами. Не виляй, память, в сторону – ближе к делу!