Путешествие из Петербурга в Нью-Йорк. Шесть персонажей в поисках автора: Барышников, Бродский, Довлатов, Шемякин и Соловьев с Клепиковой

А Эфрос обижался и злился, если я, побывав на его премьере, не звонил ему в тот же вечер. Из-за «Отелло» он мне целый разнос устроил, прямо на улице, прохожие оборачивались, Наташа Крымова еле его успокоила. Одну из книг этого мемуарно-аналитического сериала я так и назвал «Младший современник», но реализаторы взбунтовались – вот я и переименовал в «Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых». А подзаголовок такой – отвечая на ваш, Марина, подкол – мнимый оксюморон, потому что в прошлом живые и мертвые без разницы – в одном ряду. Памяти прошлого. Я так и пишу в преамбуле к этой книге: «Живых людей превращу в литературных мертвецов, зато мертвецов окроплю живой водой и пущу гулять по свету. Пока пишу, живые помрут, зато оживут мертвые. Вот и меняю их местами. Увековечу тех и других. Смерть всегда на страже, недреманное око, условие существования. Дорогие мои покойники. Книга, пропитанная смертью. С миром, с прошлым, со смертью, с Богом – на «ты».

– Оригинально и… нагло. Так этой книгой вы завершаете свой мемуарный цикл?

Владимир СОЛОВЬЕВ.

Нет, почему? В замысле у нас с Леной Клепиковой, как у моего далекого предка, пятикнижие. Хоть Бог и посмеивается, подслушивая планы человека, но на сентябрь у нас с издательством намечена еще одна, на этот раз в самом деле последняя книжка этой линейки. Названия варьируются, но сейчас я склоняюсь к «Путешествию из Петербурга в Нью-Йорк». Две предыдущие книги «Не только Евтушенко» и «Высоцкий и другие» про шестидесятников, а эта про следующее поколение, которое противопоставляло себя шестидесятничеству. Здесь и топография другая: шестидесятники по преимуществу москвичи, а мы ленинградцы – до того, как стали ньюйоркцами. Шестеро персонажей в поисках автора.

– А вы уверены, что к вам лично этот мем Пиранделло подходит? Вы же и есть автор этого «Путешествия из Петербурга в Нью-Йорк»?

Владимир СОЛОВЬЕВ. И одновременно один из его героев. Авторский персонаж не один к одному с автором. Все мы, включая меня, исторические уже персонажи, я не отделяю себя от других и гляжу на себя со стороны, с известной степенью отчуждения. Скажу больше: не всегда себя узнаю, а иногда и вовсе не признаю. Ни того питерского, а потом московского, ни даже здешнего, нью-йоркского.

Довлатов не сам умер, ему помогли

– Я думаю, как раз этот период вашей – не только лично вашей, но и ваших двойных земляков – нашим читателям особенно интересен. Как изменилась ваша жизнь на чужбине? Культурный шок, ностальгия и все такое прочее?

Владимир СОЛОВЬЕВ. Ностальгия – это по части моего соавтора и по совместительству жены Лены Клепиковой. У меня есть рассказ под названием «Моя родина там, где растут грибы». Я страстный грибник, а грибы здесь по большей части те же самые, что в России, только вот бледных поганок нет. Плюс одно преимущество. У меня здесь нет конкурентов, мои новые сограждане американы не собирают и не едят дикие грибы, поэтому все белые, красные, маслята, лисички – все мои, по пути ни одного срезанного гриба! Как видите, явное преимущество перед нашей с вами родиной, не говоря о многих других. Да и времени у меня на ностальгию нет никакого. Как не было его у Бродского и Довлатова. Их попрекали тем, что они так ни разу и не съездили на родину. «Туристом? – спрашивал Бродский. – На место преступления возвращаются, но не туда, где тебя унизили». А Довлатов тот объяснял свое нежелание возвращаться, даже временно, одним слово: «Сопьюсь».

– А спился, простите, в Нью-Йорке.

Владимир СОЛОВЬЕВ. Сложнее. У него здесь были грандиозные запои, сам тому свидетель, но он из них выкарабкивался, лакал молочко, как котенок. Он не сам умер, ему помогли умереть.

– Что вы имеете в виду под «помогли»?

Владимир СОЛОВЬЕВ.

Первым об этом написал еще Бродский в своей эпитафии Довлатову – о санитарах «скорой помощи», двух придурках-латинос, которые уложили Довлатова на носилки и накрепко привязали к носилкам, а его растрясло по дороге в госпиталь и стало рвать. Как сказал шофер той «скорой»: «He choked on his own vomit». Трагическая, нелепая, жуткая смерть. Фактически, непредумышленное убийство.

– Какой ужас, и ужас еще и в банальности!

Владимир СОЛОВЬЕВ. Если такое суждено было Сереже пережить перед смертью, то мы должны об этом знать, а не прикрываться эвфемизмами.

– Как вам живется и творится в иноязычной среде?