Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

У меня скудная память. То есть большую часть случившегося со мной я позабыл — разумеется, к счастью, — но есть целые большие куски жизни, которые я не в силах припомнить и осмыслить, из моей памяти стерлись большие и малые города, имена людей, их лица. Огромные пробелы… Наверно, поэтому иногда говорят, что мои рассказы лишены прикрас и голы… Конечно, ни один из моих рассказов не случился в действительности — они не автобиографичны, — но большая их часть имеет сходство, хоть и слабое, с какими-то ситуациями и событиями моей жизни. Когда же я пытаюсь увидеть физическое окружение, оснастку, связанную с ходом рассказа (какие-то цветы, цвета, запахи), я совершенно теряюсь. Так что я вынужден это придумывать — что мои персонажи друг другу говорят, и что затем делают, и что случается с ними потом[342].

Это похоже на признание человека, страдающего амнезией. В других текстах Карвер прямо рассказывает о роли спиртного в разрушении его способности вспоминать. Например, в интервью для Paris Review 1983 года он говорит: «К концу моей карьеры алкоголика мое положение было очень серьезным, жизнь летела под откос. Провалы в памяти — моменты, когда вы не можете вспомнить ничего из того, что сказали или сделали за определенный отрезок времени. Вы можете вести машину, читать лекцию, вести школьный урок, вправлять вывихнутую ногу, ложиться с кем-то в постель — и потом ничего об этом не помнить. Вы живете будто на автопилоте».

Ничего подобного не говорится в «Огне». В этом эссе Карвер пытается ответить на вопрос о том, что привело его к писательству и сформировало как писателя. Кроме плохой памяти, это «подавляющее и часто зловредное», «тяжелое и часто пагубное» существование двух его детей.

Он с горечью описывает один субботний вечер в середине шестидесятых годов, когда он впервые был в Айове, в качестве аспиранта принимая участие в писательском семинаре. Жена была на работе, дети — на вечеринке, а сам он — в прачечной самообслуживания, в ожидании, когда освободится сушильная машина для загрузки пяти-шести партий мокрого белья. Наконец одна машина освободилась, но не успел Карвер ее занять, как его опередил другой клиент. Он остро ощутил себя неудачником — постылая работа, пустая растрата сил — и понял, что ему никогда не достичь желанной цели. После этого эпизода, пишет Карвер, он совсем разуверился в будущем. И нет никаких сомнений в том, чья это вина:

Дни шли за днями, и всё, что мы с женой свято чтили, считали достойным и важным, все духовные ценности рассыпались в прах. С нами случилось что-то ужасное. Подобного мы никогда не замечали в других семьях… Это было выхолащивание, и мы не смогли его остановить. Мы и не заметили, как наши дети стали командовать парадом. Как ни дико это звучит, в их руках оказались и вожжи, и кнут.

Он заканчивает, обвиняя своих детей в том, что они съели его живьем: «Если огонь и горел когда-то, теперь он погас».

Меня смущает этот вывод, сделанный в 1981 году, когда Карвер уже пять лет как бросил пить. Тут прослеживается присущая алкоголикам тенденция обвинять внешние факторы, вместо того чтобы увидеть собственную роль в нарастающих бедах. Психологи называют это свойство внешним локусом контроля, он типичен для людей с зависимостью. Человек с внутренним локусом контроля склонен думать, что он сам отвечает за свою жизнь и сам принимает решения, совершая те или иные поступки, тогда как человек с внешним локусом контроля стремится винить обстоятельства, склонен к суеверию, ощущает себя во власти внешних сил. Такое чувство бессилия обычно толкает алкоголиков напрямую к выпивке. Чивер говорил о психиатре: «Я думаю, что мои проблемы заставляют меня пить. Он заявляет, что я выдумываю свои проблемы, чтобы оправдать пьянство»[343].