Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Он возвращается к мосту и видит там мальчишку помладше себя. Худого, в драной футболке, с большими кроличьими зубами. Мальчишка сам не свой, потому что видел в воде большую рыбину, и когда рассказчик тоже ее увидел, у него екнуло сердце. Рыба была огромной, примерно с его руку. Они решили попробовать загнать ее. С первой попытки не удалось, и младший мальчишка промок до нитки. Они попрепирались, потом снова нашли ее. На сей раз они поменялись ролями: младший гнал рыбину, старший ловил. Он схватил ее руками и швырнул на берег. Это была гигантская, самая большая в его жизни рыбина. Но и с ней что-то было не так. «Бока рыбы были усеяны шрамами, беловатыми пухлыми рубцами шириной с четвертак. На морде, вокруг глаз, — всюду были какие-то зазубрины и вмятины, и такие же на носу. Я подумал, что рыба, скорей всего, часто ударялась о камни или дралась с другими рыбами. А какая худющая, ну совсем худая для своей невероятной длины, да и розоватые полоски на ее боках почти не видны, брюхо же было дряблым и серым, а должно быть упругим и белым. Но всё равно она классная, думал я».

Рассказчик убил ее, рванув ей голову назад и переломив хребет. Потом они просунули палку через жабры и вместе понесли к дороге. Они не могли решить, чья это рыба, и наконец разрезали ее складным ножом. Прямо над их головами пролетел только что поднявшийся в воздух самолет. Холодало, и младший мальчишка замерз. Обоим хотелось завладеть передней частью, головой рыбы, но старший уговорил младшего взять хвост и в придачу зеленую форель.

Когда он вернулся домой, родители снова ссорились и кухня была в дыму. Еще одна разрушительная семейная сцена, с кипением страстей посильнее, чем в хемингуэевских «Рассказах Ника Адамса». Мать лупит дымящейся сковородой о стену, вытряхивая содержимое в раковину. Отец орудует тряпкой, когда рассказчик открывает дверь. «А я такое поймал на речке. Вы такого еще не видели. Только взгляните». Он протягивает матери корзину, она заглядывает в нее и начинает орать: «О Боже, что это? Змея! Пожалуйста, забери ее, пока меня не стошнило!» Но он показывает папе свою гигантскую рыбину. Папа тоже кричит. «Выкинь эту чертову тварь! Что, черт возьми, с тобой такое? Унеси эту пакость с кухни и выброси на помойку!»

Рассказчик выходит на улицу. «Посмотрел в корзинку: на крыльце, при свете лампы, то, что лежало внутри, блестело точно серебро. То, что лежало внутри, наполняло всю корзину. Я вынул рыбу. Я держал ее в руках. Свою половину».

* * *

Рассказ не отпустил меня и наутро. Сегодня мы покидали Порт-Анджелес, и я встала засветло. Вечером нам предстояло вернуться на автомобиле в Сиэтл, а назавтра — вылететь из аэропорта Сиэтл/Такома. Я еще не во всем разобралась. Да, я так давно уехала из Англии, и мне пора вернуться домой, выспаться в своей постели. И всё же оставалась еще одна вещь, которую мне хотелось тут сделать.

Я оделась и вышла на улицу. Было очень холодно. Горы были щедро засыпаны сахарной пудрой. С них стекал туман, заполняя долины. Я включила двигатель машины и поскребла кредитной картой лед на ветровом стекле. Дважды я свернула не туда: один раз выехала к японской бумажной фабрике, другой раз — к летному полю, но наконец нашла дорогу к кладбищу Оушен Вью и запарковалась под деревом, с которого капало.

По краю поля росли сосны, за ними был обрыв к океану футов в четыреста. Я слышала движение волн, мягкий, сочный, баюкающий, немыслимо богатый звук. В сентябре 1987 года Карвер рыбачил поблизости на своей лодке с другом, когда они увидели наверху, на отвесном берегу группу людей. «Хоронят кого-то», — сказал он и отвернулся к морю. Он уже месяц кашлял, но еще не знал, что у него рак легких.

Небо было подернуто облаками, похожими на молочную сыворотку. Могилу Карвера я узнала по фотографиям: черный мрамор с выгравированным на нем стихотворением «Последний фрагмент». Но оказалось, что это двойное надгробие. Другой могильный камень стоял в ожидании Тесс Галлахер. Надписи были схожи: Поэт, Автор рассказов, Эссеист, но дат на ее камне не было. Между ними был металлический обод с пожухлыми искусственными цветами и еще одна плита с текстом стихотворения «Чистый навар». Под обоими стихотворениями подпись Карвера.

Под скамьей я нашла черную металлическую коробку, о существовании которой слышала. В ней лежал пакет с застежкой зип-лок, в нем — перекидной блокнот. Я достала его. Солнце тянулось ко мне сквозь деревья густыми медовыми лучами. Это была книга посетителей. Больше всего записей Тесс Галлахер, но много и тех, что сделаны старыми друзьями или посторонними. Одни признавались, что творчество Карвера было для них жизненно важным, другие говорили о зависимости, и их тон был такой, будто они обращались к священнику или наставнику АА, к кому-то неосуждающему и сочувствующему.