Карвер был потрясен сокращениями, умолчаниями и подчистками. Многоречивость, против которой возражал Гордон Лиш, была кровно связана с его собственным чувством исцеления и новообретенной милости. «Я боюсь, смертельно боюсь, — писал он Лишу в длинном письме, начатом ранним утром 8 июля, — что, если книга, упаси Боже, будет напечатана в таком усеченном виде, я уже никогда не смогу писать рассказов, настолько некоторые из них кровно связаны с моим обретением душевного равновесия».
Ему казалось, что редакторская правка (и компромисс, который она представляла) была антагонистична его трезвости, и если фальшивка, в которую превратилась книга, будет опубликована в нынешнем виде, он, скорее всего, бросит писать и снова запьет. Он говорил о демонах, которые явятся и овладеют им; о смятении и паранойе; о страхе потерять и душу, и свое хрупкое самоуважение. Письмо было многословным и лихорадочным, мольбы о великодушии чередовались с мольбами о приостановке публикации. «Боже милостивый, Гордон, — заклинал Карвер, — пожалуйста, прости меня… услышь меня… помоги мне».
Через два дня он отправил Лишу другое, короткое письмо, в котором просил о нескольких конкретных изменениях. Еще через четыре — третье. На сей раз его настроение изменилось: «Я дрожу в ожидании выхода книги»[340]
. Он снова просит восстановить некоторые изъятия, чтобы приблизиться к первоначальному варианту. Ничего не вышло: Гордон Лиш был убежден в своей правоте. Сборник «Так о чем мы рассуждаем…» был опубликован в 1981 году, и на Карвера обрушилась слава.Не вполне понятно, как относиться к этим трем письмам, с их перепадами настроения. В первом очевидна нервозность, свойственная недавно излечившимся алкоголикам (сам Карвер иногда называл это состояние «мурашками»). Мы не знаем, почему он всё-таки принял правку Лиша: удалось ли ему унять свою тревожность или не хотелось портить с любимым редактором отношения. То, что он очень высоко ценил Лиша, не вызывает сомнений: «Ты моя главная опора, — писал он ему весной 1980 года. — Старик, я тебя люблю. И это не пустые слова». Однако в дальнейшем Карвер никогда не допускал такой жесткой редактуры. Когда в 1983 году вышел «Собор», Карвер был уже полным хозяином положения, и правка Лиша была чисто косметической.
Новообретенная вера в себя подтолкнула Карвера к отношениям, которые завязались в беспокойный первый год трезвости. Летом 1978 года он влюбился в поэтессу Тесс Галлахер, ангела-хранителя и подругу своей новой жизни. Она жила в недавно построенном доме в своем родном Порт-Анджелесе, куда в самом конце 1982 года перебрался Реймонд. Именно в то время он написал — или, как сказал бы он сам,
Одно из них я перечитывала столько раз, что почти протоптала в нем тропинку. Оно называется «Там, где вода встречается с другой водой». «Я люблю ручьи и их голоса», — начинает поэт и затем восторженно перечисляет все известные ему названия водных путей и говорит, как они расширяют и орошают его сердце. «Сейчас мне сорок пять лет», — сообщает он.
Он подробно говорит о том, как он любит их, все эти воды, и заканчивает проникновенным коротким высказыванием, неким символом веры или манифестом: «Люблю всё, что меня увеличивает».
Если вы однажды поймете, как понял Карвер, что постоянно отравляете родники, питающие вашу жизнь, то сможете жить так же прекрасно. По сути эти стихи можно считать своего рода Шагом третьим: «Приняли решение препоручить нашу волю и нашу жизнь Богу, как мы его понимали». Тут та же вера в расширение границ, в возможность благословения от косвенных и неожиданных источников.
Мне пришло в голову, что название стихотворения указывает на определенное место. «Небесный дом», как называлось имение Тесс Галлахер, располагался неподалеку от нерестилища стальноголового лосося, ручья Морс-Крик, впадавшего в пролив Хуан-де-Фука. Карвер там часто гулял и рыбачил, и он говорил именно об этом слиянии, когда писал о местах, которые ему представляются особыми и священными. Мне это близко: я тоже неравнодушна к воде, и была счастлива, когда вышла к этому самому ручью, бродя по здешним местам.