Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Худощавый, чрезвычайно активный, он затевал долгие серьезные споры, но то и дело на его лице вспыхивала дьявольская ухмылка. Он собирался стать поэтом, был протеже Ван Дорена, что делало его на голову выше всех нас, если мы отдавали себе в этом отчет[275].

Он был нервным, зачастую грозился покончить с собой, а Лайонел Триллинг, преподававший в те годы в Колумбийском университете, считал даже, что Джон не вполне здоров[276]

. Но в отношении его блестящих способностей сомнений не было. К 1935 году он регулярно публиковал стихи в университетском литературном журнале Columbia Review, одно было перепечатано в еженедельнике The Nation

. Навыки научной работы тоже оттачивались, чему способствовала привычка к упорным ночным занятиям. В 1936 году он был награжден стипендией на обучение в Кембридже. Привычка укоренилась: до конца своей переменчивой жизни он оставался связан с университетской средой.

В Кембридже Берримен посещал лекции Т. С. Элиота и Одена, познакомился с Йейтсом и Диланом Томасом, а по ночам занимался творчеством Шекспира. После периода «вынужденного монашества»[277] он влюбился в английскую девушку с подобающим именем Беатрис. В 1938 году он расстался с ней и вернулся в Америку, но на всю жизнь остался англофилом. Берримен хотел получить должность преподавателя, но это оказалось труднее, чем он рассчитывал. В конце концов его бывший преподаватель Марк Ван Дорен дал ему рекомендацию: «Могу поручиться, что он и талантлив, и подает большие надежды: как тонкий поэт, как совершенно профессиональный критик и как ненасытный читатель, а к тому же — хотя вы и сами должны это видеть — он обаятельный человек»[278]

. Заручившись этой поддержкой, Берримен устроился на английское отделение Университета Уэйна.

Загруженность работой была огромной, и в тот год он страдал жестокой бессонницей. Нередко он ночи напролет бродил по Детройту, приходил на занятия осунувшимся, в несвежей рубашке и читал перед студентами вдохновенные лекции, в которых упорно возвращался к Шекспиру и поэзии, много цитируя по памяти. Случалось, что во время лекции его начинала бить дрожь, он мерил аудиторию шагами, голос становился всё выше и выше по мере того, как его возбуждение росло. Случалось, что он терял сознание, едва вернувшись к себе на квартиру, которую он делил с супружеской парой. Вскоре Берримен стал считать свою работу в университете серьезной ошибкой, за которую он расплачивается «здоровьем, душой, временем». Он почти не ел, был подвержен галлюцинациям, и всё же не менял лихорадочного ритма чтения, преподавания и научной работы. Врач поставил ему предварительный диагноз: абсансная эпилепсия, а психиатр пришел к выводу, что он невротик и ему грозит неминуемый нервный срыв.

Как бы то ни было, Берримен кое-как наладил свою жизнь. В 1940 году он получил должность преподавателя английской литературы в Гарварде, где проводил немало времени с поэтами Робертом Лоуэллом и Делмором Шварцем; оба они серьезно пили и были психически неуравновешенными. В 1942 году он женился на Эйлин Маллиган, смышленой темноволосой девушке, ставшей впоследствии психоаналитиком. Несколько лет он читал лекции, потом они перебрались в Принстон, где Берримен преподавал писательское мастерство и одновременно работал над аналитической биографией Стивена Крейна, изучал «Короля Лира» и выпустил том стихов «Обездоленные».

Прежде Берримен выпивал только «за компанию», но события 1947 года спровоцировали перемены и в его творчестве, и в привычках. Он влюбился в жену одного из своих коллег, у них завязался роман, который он в то же самое время анализировал в цикле пылких сонетов. Именно тогда, как Берримен понял позднее, он начал пить всерьез: и чтобы заглушить чувство вины, и чтобы всколыхнуть пламя желания. С Эйлин они решили дело миром. В очень живых мемуарах, посвященных их общей с Джоном жизни, «Поэты в юности», она вспоминает Джона того времени:

То в истерическом возбуждении, то в подавленном состоянии, он страдал бессонницей, если же ему удавалось заснуть, его мучили кошмары, но ужаснее всего были его немыслимые, ни на что не похожие пьянки… Для Джона, взвинченного чувством вины и изнуренного борьбой с демонами, «прекрасное» мартини стало средством от похмелья, стаканчик-другой на ночь — от бессонницы[279].