Путешествие в Сиам

С чего начать? Хороший вопрос. Здесь была сущая помойка: грязь, самая разнообразная и мерзопакостная, скопилась в огромных количествах – смотреть страшно. Эти авгиевы конюшни словно напрашивались на то, чтобы за их очистку взялись со всей дикарской свирепостью. Внезапно я встала, грозно тряхнула головой, глядя на брата первого министра, который с веранды уже переместился в комнату. Прошествовав через разбитую дверь, я повесила шляпу и накидку на ржавый гвоздь, сменила свой опрятный полутраурный наряд на старый халат и принялась яростно рвать гнусную дырявую циновку, своими язвами оскорблявшую и без того загаженный пол.

Вскоре вернулся Мунши со своим новым другом. Они принесли с полдесятка ведер, но вместо кули их сопровождала миловидная сиамская леди, миссис Хантер, жена секретаря первого министра. В помощь нам она привела своих рабов и принесла для пола несколько рулонов свежей душистой китайской циновки. Как же быстро грязь была вычищена, хлам выброшен, и замызганные комнаты засияли как новенькие! Метлы обнажили пол, который был погребен под слоем вековой пыли, побелка затушевала кровавые пятна от бетеля, которым были заплеваны стены.

Мунши, явно отведав дешевой подделки под ширазское вино, теперь в слезливом настроении сидел на крыльце, горюя по своему дому в Сингапуре. Я решительно отправила его на поиски Биби, кроватей и коробок. Брат кралахома исчез, наверняка испугавшись метел.

Свежая душистая циновка; стол – не слишком низкий, чтобы смотреться изящно, не слишком высокий, чтобы быть полезным; пара кресел, создающих уют; пара серебряных подсвечников, привлекающих своей безыскусной оригинальностью; изрядная коллекция хороших книг; пианино – вместилище музыки, – только что извлеченное из дорожного контейнера; удобная детская кроватка, льнущая к своей более широкой «матери»; в окно льется солнечный свет, золотом разукрашивая комнату, привнося в атмосферу дома нотки радости и веселья.

Я самозабвенно трудилась до заката, пока веранду не исчертили длинные тени от косых лучей заходящего солнца. Потом появилась довольная Биби. Она принесла суп и лакомства, приготовленные с помощью какого-то бомбейца. Луи сладко посапывал в пустой комнате, где в благоуханной чистоте его внезапно сморил сон. Лицо и руки у него были чумазые, как у любого здорового энергичного мальчишки. Я торжественно перенесла сына на его мягкую постель, пригладила волосы, а затем переоделась в свое королевское одеяние из сиреневого муслина, приготовившись царствовать в собственном дворце.

Я стояла и с улыбкой озирала свое маленькое великолепие, а в памяти теснились далекие картины прошлого. Мягкие теплые колени, на которые я любила класть голову; красивое, задумчивое, одухотворенное лицо, полнящееся любовью; глаза, чей глубокий спокойный свет никогда не омрачала тень недоброжелательности; губы, ласково напевавшие песни о далекой счастливой земле; ощущение уюта, надежды, силы, смелости, торжества, покоя, той идеальной гармонии, которая происходит от незыблемости веры, безусловной веры ребенка в могущество родной матери.

Я крепко обняла сына, разбудив его набожными обещаниями, которые выразились в поцелуях. Биби, суп, чайник, свечи, чашка, преданная Бесси – все улыбались.

* * *

Едва мы закончили наш первый пир – торжество по случаю обретения славной независимости, – как на веранде появился гадкий старик, водивший нас на рыбный рынок. Все в том же изношенном мундире с выцветшей желтой окантовкой он глупо хмыкнул в знак приветствия, скривил губы в непонятно что означавшей усмешке и довел до нашего сведения приказ Его Величества, требовавшего, чтобы я сейчас же пришла в школу.

Неустрашенные, мы умышленно посидели еще немного за нашим знаменитым завтраком, затем встали и приготовились следовать за механической старой обезьяной. Луи на прощанье ласково обнял Бесси, и, оставив Биби охранять дом, мы пошли за стариком. Нас ждала та же самая длинная узкая причудливая лодка. Под такое жгучее солнце, пожалуй, побоялись бы выходить даже сипаи [48]

. По голым спинам кряхтящих гребцов, боровшихся с сильным течением, текли ручейки пота. Мы высадились у знакомого (королевского) павильона. Крытая галерея, тянувшаяся вдоль его фасада, выдавалась в реку. Ее многоярусная крыша служила укрытием и одновременно соединяла разрозненные дряхлые части конструкции, представлявшей собой древнее сооружение. Было заметно, что отдельные участки крыши недавно ремонтировались и фронтоны были обновлены, а вот шаткие колонны постанывали, словно протестуя против этого архитектурного анахронизма, который держал на своих обветшалых плечах слишком много молодых голов.

Глава IX

Наша школа во дворце