А однажды упало на Ашхабад что-то вроде «тьмы египетской». Среди бела дня настал такой мрак, что в двух шагах нельзя было разглядеть человека. Остановился транспорт, люди не могли добраться до работы, сидели по домам, задыхаясь в душной мгле, обрывая телефоны в тщетной надежде узнать о причинах столь странного явления. Лишь через несколько часов, когда тьма рассеялась, радио успокоило ашхабадцев сообщением о далеких пыльных бурях, которые, перевалив через Копетдаг и обессилев, оставили в воздухе невиданной плотности тучи мельчайших частиц. Несколько дней потом население города расчищало улицы, как у нас после сильных снегопадов.
Все, описывавшие пустыню, сравнивали ее с морем. Голые барханы действительно очень напоминают волны. Но они и движутся, как волны, только, разумеется, не так быстро. Построили в песках линию высоковольтной электропередачи, а через год пошел через барханы верблюд и задел горбом за провода. Оказалось, что барханы передвинулись на 30 метров и в некоторых местах совсем ушли из-под опор. Высоковольтку пришлось строить заново. Возвели завод в песках, а через несколько лет встал вопрос о переносе его на новое место. И такое бывало… Твердь, которая ведет себя, как зыбь. Эта парадоксальность местной природы доставляет людям особенно много хлопот…
Мы живем в мире привычного. Но природа, как уже говорилось, полна парадоксов. Стремясь понять их, нам приходится учиться даже парадоксальному мышлению, отбрасывая как помеху связывающие нас привычные воззрения. Однако всякий раз, когда я слышу о «тормозе привычек», вспоминаю слова одного здешнего ученого, заметившего весьма мудро, что, для того чтобы перешагнуть через привычку, надо как минимум иметь ее.
Итак, привычное и парадоксальное следует признать родственниками, не существующими одно без другого, иначе трудно понять, как туркменским ученым удается делать открытия, пополняющие коллекцию парадоксов пустыни.
…Ждал, ждал оказии и не дождался. Расстроенный, пошел пешком, да вспомнил по дороге добрые обычаи древних греков, предпочитавших собственные ноги всем другим средствам передвижения, и успокоился. Древние мудрецы были уверены, что путник, который идет на своих двоих, пользуется особым покровительством богов… Путника, надо полагать, любили и в другие времена. Шагая по сухой тропе, я с особым удовлетворением вспоминал забытое решение руанского собора, принятое ровно девять веков назад. В нем говорилось, что не может быть прощена женщина, забывшая находящегося в пути мужа…
Мимо проносились машины, и шоферы и пассажиры снисходительно посматривали на меня. А я, проехавший в своей жизни слишком много, жалел едущих. Ведь путешествовать пешком в наше время — роскошь, и если время — деньги, то человек, имеющий возможность идти пешком, — просто богач…
Однако как следует насладиться свободой от порабощающих привычек века скоростей мне не удалось. Нашелся сердобольный шофер, остановил машину, и я вмиг превратился в того, кто подобно большинству едущих делает вид, что спешит.
«Куда торопишься? Пройдись, соберись с мыслями», — говорил я себе. И продолжал ехать. Хотя поразмыслить было над чем: накануне Агаджан Гельдыевич Бабаев рассказал мне об опытах, опровергающих поговорку, что лить воду на песок — будто бы бессмысленнейшее занятие.
Как пришла в голову эта нелепая мысль поливать песок и сеять на нем? Ведь испокон веков человек по отношению к пустыне был стороной обороняющейся: отгораживался от нее заборами, использовал для защиты от песков лесонасаждения, химические и физические способы. Пустыня была врагом. Как же удалось увидеть в ней друга?
Все началось опять же с бесстрастных исследований. Выяснилось, что песок хорошо проводит тепло, легко наполняется воздухом, в нем активно развиваются полезные микроорганизмы. А от этих выводов уже близко было до других, что песок можно рассматривать как обычную почву. И вот неподалеку от Ашхабада возникла первая в истории пустынь плантация на голых песках. Появились трубы дождевальных установок, и была посеяна кормовая культура — туркменское сорго. Чтобы избежать лишних испарений, поливали посевы ночью. Песок вопреки распространенному мнению не так уж быстро пропускал влагу, а вскоре, когда сорго раскинуло первые листья, он и вовсе оказался в тени, и обычное в этих местах обильное испарение с поверхности прекратилось…
Когда Бабаев начал рассказывать об удобрениях, мне сразу же вспомнился один из афоризмов Станислава Леца, что и из мечты тоже можно сварить компот, если добавить фрукты и сахар.
— Нет, нет, — быстро ответил Бабаев. — .Удобрений норма, столько же, сколько обычно вносится в почву.
— И что выросло?
Он пододвинул ко мне газету, и я сразу увидел отчеркнутую строку — около тысячи центнеров с гектара.
— Тут нет опечатки?
— Так я и знал, — сказал он, удовлетворенно улыбаясь. — Все говорят об опечатке. А опечатка в наших представлениях о плодородности почв. Урожай — не строка в отчете, его можно увидеть, потрогать, взвесить…
Вот за этим я и ехал, чтобы потрогать, удостовериться…