Я сразу замечаю, что исчез садовый таз со всем содержимым. Осталась только тлеющая на земле чёрная коробка. Рядом с ней стоит ноутбук с тёмным погасшим экраном. Провода повредились (расплавились?) в местах соединения с тазом – папиной машине времени пришёл печальный конец.
Значит,
Медленно я перехожу через дорогу у дома номер сорок, нашего старого дома. На подъездной дорожке стоит машина, которую я не узнаю. Это не «Шкода» Грэма и Беллы. Дверь тёмно-красного цвета, как раньше, когда я ещё здесь жил, ну… и что с того? Какого цвета она была при Грэме и Белле? Я не помню.
Вот
Кто мне откроет?
Грэм? Белла? Кто-то другой?
Дверь распахивается, и я даже не успеваю разглядеть, что за женщина её открыла, – она уже отворачивается и быстро проходит обратно в прихожую.
– Во имя всего святого, Ал, сколько можно? Бери с собой ключи!
Я узнаю́ голос – моё сердце сейчас выпрыгнет из груди. А в горле у меня пересохло уже давно, так что я могу только прохрипеть:
– Мама? Мама!!!
Она останавливается. Она оборачивается.
Это мама. В нашем старом доме. Не в доме Стива.
– Ну что ты стоишь там, Ал? Что вообще такое на тебе надето?
Я влетел в дом и обнял её с такой силой, что мы чуть было не потеряли равновесие, но всё-таки устояли. Я обнимаю её, чтобы убедиться, что это действительно она. Мы стоим, обнявшись, и она повторяет:
– Всё в порядке, Ал? Что-то случилось? – потому что я плачу и смеюсь одновременно.
Позднее, вспоминая о случившемся, я понимаю, насколько странно всё это для неё выглядело.
Мы так и стоим в прихожей, и мама тоже обнимает меня, потому что (она скажет мне об этом потом) мамам всегда приятно, когда сыновья их обнимают. А я всё рассматриваю маму: её голову, её волосы, её руки – и улыбаюсь, потому что всё так, как и должно быть. Потом она целует меня в макушку:
– Ладно, чудо-мальчик, а теперь отпусти меня.
Из гостиной доносится звук телевизора и ещё один знакомый голос:
– Литва! Оливер Кромвель! Хлорид натрия! – и фырканье. – Легче лёгкого, проще пареной репы!
Дедушка Байрон выходит к нам – с ним тоже всё в полном порядке. Я обнимаю и его: он пахнет так, как нужно, и его правая рука вывихнута – даже
Всё правильно.
Мама говорит:
– Ужин через десять минут, мальчики.
– Что на ужин? – осторожно спрашиваю я, потому что, кажется, впервые в жизни
– Курица ко́рма[62]
, – отвечает мама, и у меня возникает странное предчувствие. – Вот только курицы в морозилке не нашлось, и я положила вместо неё свиные почки. Это своего рода эксперимент. И, э-э, Ал, где ты взял эту одежду? Ты заглянул в благотворительный магазин «Сью Райдер»?[63]За её спиной дедушка Байрон с удивлением качает головой.
Всё правильно. Всё. Но мне необходимо кое-что узнать.
И я не могу заставить себя спросить об этом.
Я говорю себе, что можно оставить всё, как есть, – меня это более чем устраивает. Если я не задам вопрос, то не услышу ответ, которого боюсь. Но всё-таки так нельзя.
Я должен спросить:
– Где папа?
Мама смотрит на меня так, словно я сошёл с ума, и у меня перехватывает дыхание.
– Твой папа? – говорит она, нахмурившись. – Где он, по-твоему, может быть?
Глава 84
Я пытаюсь придумать ответ, но не могу.
– Он… он жив?
Мама делает удивлённое лицо:
– Жив? Конечно, нет, – она обиженно и озадаченно смотрит на меня, но потом уголки её губ поднимаются – и я
В этот момент я чувствую, что не вынесу больше ни минуты беспокойства и неопределённости. Мне кажется, меня сейчас вырвет. Я прохожу через заднюю дверь и спускаюсь по ступенькам в бункер. Старую металлическую дверь со штурвалом сменила обычная, и я чувствую запах – странный, но в то же время знакомый. Перешагнув порог, я пытаюсь сразу осознать всё то, что вижу, но это очень трудно.
И вот он – стоит спиной ко мне.
Он слышит мои шаги, оборачивается – и это точно он.
По какой-то причине я не бросаюсь к нему, чтобы обнять, а просто замираю, и он говорит:
– Привет, приятель, – даже не глядя на меня.