Путешествия капитана Александра. Том 4

Как красива Белла в свои пятнадцать лет! Глаза голубые – как блюдца огромные. Лицо – словно луна полная; щёки, шея, лоб белизной светятся, а щёки ещё и румянцем просвечивают. Волосы пшеничные так пышны и упруги, что тугие косы сами собой раскручиваются. Розовые губы припухлые не скрывают жемчужного прибоя зубов. Тело налилось и созрело. Красота её, истома и мука окрестных парней, – не из тех, что развязывает языки и воспевается поэтами. При виде её замыкаются робкие подростки и мужи зрелые, не в силах говорить, не в силах показать на людях шквал вожделения, налетающий, словно океанский шторм на утлое парусное судёнышко. Сейчас подхватит шквал судёнышко, сломает мачты, порвёт паруса, такелаж, перевернёт… и конец моряку незадачливому. О, предчувствие жутких качелей вздыбленных валов… Как же страшен порыв неуёмной силы, как хочется оказаться во власти этих сил неизведанных, и будь что будет, забыться, погибнуть, утонуть, сгинуть… Не заметил ли кто внезапно охватившего волнения? Мамашка, училка, жена, не дай бог – невеста суженая. Пересохшими губами шепчет робкий подросток, шепчет муж зрелый: здорова больно да огромна. Где же её хвалёное изящество? Не в моем вкусе девица. С ней и поговорить не о чем. Голос на фальцет срывается. Руки дрожат. Природой щедро одарена Белла, тело её роскошное создано для удовольствий. Слово «словно» употреблять здесь излишне. Шея, плечи – намёки будущих счастливых утех. Ноги, что изваять в совершенстве природе сложнее всего, ноги, сочетающие женскую мощь светящегося тела с праздником лёгкой танцующей походки, округлую наполненность бёдер с аристократической тонкостью щиколоток и трогательностью розовых пальчиков, воспетых Буше[46]

, – прелюдия пира. Сложные и волнующие, энергично перетекающие друг в друга формы живота – адажио. Нежно-тяжёлые груди с задорными розовыми сосками, открытая песнь восторгов, понятных всему мужскому сословию от мала до велика, – скерцо. Ягодицы – грохот земных услад и телесных вдохновений. Что ещё сказать, милейший читатель? Что сказать о лоне, средоточии утех в венце пшеничных кущей мягчайших в воротах райского наслаждения? Одного взгляда мимолётного на Беллу достаточно, чтобы понять – юной даме далеко не чуждо томление созревшей плоти.

Белла – девушка добрая и отзывчивая. Жестокости, неуступчивости и зловредности нет в её характере. Нет у неё и обычая такого, чтобы сопротивляться отчаянным натискам. Натискам этим, набегающим на её телесные прелести частой мелкой рябью или могучими волнами иногда, неизменно отдаётся она с благодарностью, с желанием утешить отчаявшиеся, несчастные мужские души, приголубить, научить, ободрить, отдаётся с таким энтузиазмом юности, что рыцари влюблённые, почтительные и восхищённые, юные ли, зрелые ли, совсем ли уже увядающие, долго ещё не могут оклематься. О эти радости первых дней и ночей, вторых дней и ночей, и третьих, и последующих, и следующих дней и ночей утоления порывов телесных нежнейшей и могучей юной красавицы! Головокружительные эманации буквально сочатся из пор Беллы, запахи женской плоти извергаются из глубин её укромных откровений. Кабаны, быки, племенные жеребцы с ума сходят, когда Белла проходит мимо их загонов. Они роют землю, бьют копытом, ревут, как безумные, бросаются на решётку и падают, оглушённые. Куда ни пойдёт Белла Кула, везде работники мужеского полу шизеют от потной похоти и полностью теряют способность к какой-либо полезной деятельности.

Профессора из университетов и академики из Академии наук, узнав о прелестной диве, преисполнялись решимостью помочь ей в овладении речью морийской. Как объясняли, – восстановить ее орацию. И тренировали её губы, каждый на свой манер. Убеждались при этом, что губы эти зело искусны в самых разных, не всеми профессорами освоенных, упражнениях. И грудь мяли нежнейшую, чтобы поставить её дыхание. Может, и научили профессора эти чему-либо прелестнейшую Беллу Кулу, да скорее сами научились они многому и потому привязались к ней бесконечно, и многие возмечтали единоличным быть учителем её и сочетаться с юной Беллой, красавицей безотказной, законным браком. Все в один голос заявили, что «её бесхитростная, неиспорченная душа не запятнана искушённостью; она чиста и почти непорочна». С точки зрения их сладострастных вожделений, Белла – само совершенство. Молчит пока дива. Не говорит. Но память у неё отменная. Всё помнит. Всё подмечает. И всё понимает.