Путевые впечатления. Юг Франции

На второй день праздника Пятидесятницы, в шесть часов утра, тридцать рыцарей ордена Тараски, учрежденного королем Рене, одетые в туники и плащи, приходят за чудовищем в сарай; внутри животного помещаются дюжина носильщиков. Юная девушка, одетая так же, как святая Марфа, привязывает ему голубую ленту на шею, и Тараска принимается шагать под громкие аплодисменты толпы. Если какой-нибудь зевака проходит слишком близко от головы чудовища, оно вытягивает шею и хватает его за штаны, обычно остающиеся в пасти чудовища. Если какой-нибудь смельчак рискует появиться сзади Тараски, зверь ощеривается и опрокидывает его ударом хвоста. Наконец, если чудовище чувствует, что его слишком сжимают со всех сторон, то срабатывают запалы и глаза его начинают извергать пламя; животное принимается подпрыгивать и крутиться на месте, и тогда все, что находится в пределах его досягаемости, на расстоянии семидесяти пяти футов от него, будет безжалостно опалено огнем или опрокинуто. Напротив, если на его пути оказывается кто-либо из важных городских персон, чудовище подходит к этому человеку, выказывая всяческую доброжелательность, радостно гарцуя и открывая пасть в знак того, что оно испытывает голод; встречный, понимая, что это означает, бросает ему прямо в пасть кошелек, содержимое которого незамедлительно поступает в распоряжение носильщиков, сидящих внутри чудовища.

В 93-м году арлезианцы и тарасконцы воевали друг с другом; тарасконцы потерпели поражение, и Тараскон был захвачен. Арлезианцы, желая особенно уязвить врага, не нашли ничего лучшего, как публично сжечь на городской площади Тараску. Это было великолепное чудовище с механизмом столь же сложным, сколь и хитроумным, и его изготовление обошлось городу в двадцать тысяч франков.

После этого тарасконцы так и не смогли создать достойную замену прежней Тараске, что до сих пор остается предметом их горьких сожалений. По их заказу было изготовлено одно чудовище, но маленькое и бедное в сравнении с прежним; именно его мы и осматривали, и, несмотря на сетования нашего экскурсовода, оно показалось нам вполне внушительным по виду.

А теперь, поскольку всякое предание как-то связано с подлинной историей и в каждом чуде есть нечто доступное объяснению, попробуем представить себе, что из Египта приплыл крокодил (вроде того, что был убит в Роне и чья шкура до самой Революции хранилась в городской ратуше Лиона) и избрал Тараскон местом своего пребывания, а Марфа, видевшая у берегов Нила, как охотятся на таких животных, сумела избавить от этого чудовища город, где память о ней так высоко чтят.

Церковь, в которую мы ввели наших читателей, перед тем как пересказывать эту легенду, с точки зрения архитектуры не слишком примечательна, но в ней есть несколько довольно интересных картин; семь из них принадлежат кисти Вьена, это: «Посещение Иисусом святой Марфы», «Воскрешение Лазаря», «Отплытие святой Марфы, Марии Магдалины, Лазаря и Максимина», «Прибытие святой Марфы в Марсель», «Святая Марфа, проповедующая Евангелие в Тарасконе», «Смерть святой Марфы» и, наконец, «Погребение святой Марфы».

Помимо этих семи картин, которые примечательны всеми недостатками и всеми красотами, свойственными мастерам той эпохи и той школы, там есть еще: «Святая Кунигунда, отвергающая замужество с греческим принцем и посвящающая себя служению Господу», «Распятие», «Благовещение», «Поклонение волхвов», «Святая Екатерина», «Святой Фома Аквинский» и «Богоматерь» Парро-селя, «Успение Богородицы» и «Святая Марфа, принимающая Господа» Миньяра и, наконец, «Умирающий святой Франциск Ассизский» Ванлоо.

Церковь святой Марфы располагала еще многими другими ценными полотнами, но, когда во время Революции они были перенесены на чердак богадельни для неимущих, большую часть картин бедняки выварили в щёлоке, чтобы из холстов сшить себе штаны.

Но самой большой потерей, понесенной в это время приходом, была утрата золотого бюста святой Марфы, подаренного городу Людовиком XI при основании капитула с пятнадцатью бенефициями. На этот бюст, по бокам которого росписью по эмали была изображена вся жизнь святой Марфы, пошло (не считая фигуры короля, на коленях молящегося перед ней) двадцать две тысячи золотых дукатов. Во время голода он был отправлен в Геную и обменен на зерно; Генуэзская республика оценила его по весу золота, то есть в сто тысяч франков.

Там была еще одна не менее ценная реликвия — ковчежец из позолоченного серебра, содержавший мощи святой Марфы и имевший форму руки, пальцы которой были украшены девятью десятками драгоценных колец (стоимость некоторых из них доходила до десяти тысяч франков). В то же самое время, когда бюст отправился в Геную, ковчежец двинулся в путь в другую сторону. Никто никогда так и не узнал, куда он прибыл.