Путевые впечатления. Юг Франции

Следом за королем, во главе двух рот, шел провансальский офицер по имени Вальтрик; он приказал открыть ворота; когда же ему указали на брешь, проделанную для того, чтобы через нее можно было входить, он заявил:

— Это было бы оскорбительным для моей родины; возможно, короля такая брешь устраивает, но мы, командиры и солдаты, проходим лишь через бреши, проложенные ядрами наших пушек.

Король расположился в особняке Рикети де Мирабо, предка того самого Мирабо, что спустя век расшатал монархию, которую Людовик XIV считал вечной. Что касается особняка, то он и сейчас стоит на площади Ланш и служит приютом для сирот.

На протяжении всего пути следования короля ему встречались только мужчины; он не увидел ни одного женского лица. Юный король и его окружение, не исключая кардинала, пользовались такой репутацией, что во всех городах его въезд проходил именно таким образом. Женщины и девушки досадовали на это не меньше, чем король и его придворные; но в ту эпоху отцы и мужья еще не поддавались на уговоры.

Ньозель был приговорен к отсечению головы; кроме того, судебное решение устанавливало, что потомки Ньо-зеля будут лишены дворянства, его гербы будут сломаны палачом, его дом будет срыт с лица земли, а на месте этого дома будет сооружен обелиск, позорящий имя преступника.

Приговор был в точности выполнен, за исключением самой главной его части: хотя за голову Ньозеля была обе-щена награда в шесть тысяч ливров, никто не унизил себя доносом, и Ньозель благополучно достиг Барселоны и провел там в изгнании пятьдесят пять лет.

Через пятьдесят пять лет старый и почти что умирающий Людовик XIV его помиловал. Ньозель вернулся на родину, был восстановлен в дворянском звании, увидел, как сносят обелиск, бесчестивший его имя, и умер в том же году, словно он ждал лишь восстановления чести своего имени, чтобы умереть.

Что же касается Людовика XIV, то, прогуливаясь однажды по улицам Марселя и видя окружавшие город прелестные домики, весело смотревшиеся на солнце и выставлявшие напоказ под сенью сосен свои белые стены, розовые крыши и зеленые ставни, он поинтересовался, как на местном наречии называют эти очаровательные жилища.

— Их называют бастиды, — ответил Фортиа де Пиль.

— Превосходно, — сказал король. — Так вот, я тоже хочу иметь бастиду в Марселе. Герцог де Меркёр, подберите мне для этого место, а я беру на себя прислать вам архитектора.

Место было выбрано напротив башни Святого Иоанна, воздвигнутой королем Рене. Архитектором был Вобан, а бастида именовалась крепостью Святого Николая.

На первом камне крепости, заложенном с великой торжественностью, высекли следующую надпись, которую мы для удобства читателей приводим в переводе с латинского языка на французский:

«Из опасения, что наш верный Марсель, чересчур часто терзаемый преступными подстрекательствами отдельных лиц, не отпал от королевства либо из-за чрезмерной запальчивости, либо из-за излишнего свободолюбия, Людовик XIV, король Франции, ради безопасности дворянства и народа воздвигает эту цитадель.

Король отдал об этом приказ, Джулио Мазарини, кардинал, после заключения Пиренейского мира подал об этом совет; Луи де Вандом это исполнил.

1660».

Крепость Святого Николая была разрушена в 1789 году: это был роковой год для бастид.^[70]

ПРАДО

Можно было бы рассказать нашим читателям о многих других кровавых и страшных памятных событиях, подобных тем, о каких только что шла речь, и относящихся к 1815 году, но они слишком близки к нашему времени. Так что перескочим через них одним прыжком, чтобы побыстрее оказаться в сегодняшнем Марселе.

В прежние времена чужестранца, прибывшего в Марсель и пожелавшего отведать кловис и буйабес, два национальных фокейских блюда, неизбежно спрашивали: «Вам известен Поликар?», и чужестранец отвечал: «Да, разумеется», потому что Поликар был известен во всем мире.

Как же Поликар был сброшен с высоты его величия, кто опрокинул эту статую с ее пьедестала? Мне это неизвестно; но я знаю, что, когда во время моего последнего путешествия я заговорил о Поликаре, мне засмеялись в лицо, а поскольку я, с признательностью вспоминая о Поликаре, продолжал настаивать на своем мнении, то у меня поинтересовались, не из Астрахани ли я приехал.

Под страхом быть осмеянным, как Санчо, надо было на этом и остановиться, но, настроившись поесть кловис и буйабес, я через минуту решился спросить:

— Ну и куда же мы тогда пойдем?

— На Прадо, разумеется!

Я понял, что Поликар заменен Прадо.

В ожидании часа назначенной нам встречи мы пошли прогуляться в порт.