Путевые впечатления. В России. Часть первая

— Да, я квартальный надзиратель самого лучшего квартала Санкт-Петербурга, а значит, и самого богатого. Я неусыпно слежу и днем, и ночью за спокойствием и безопасностью своих подопечных и за порядком на улицах. Я стучу в окна будочникам, когда они сидят в своих будках, вместо того чтобы дежурить на улице, и поднимаю уснувших караульных. Короче говоря, за те шесть лет, что я надзиратель этого квартала, здесь не было совершено ни одной кражи и не случилось ни одного происшествия. В итоге мои подопечные, признательные мне за это, взяли себе в привычку два раза в год, каждый в соответствии со своими средствами, делать мне маленькие подарки.

— Так что благодаря этим маленьким подаркам ваше жалованье в двести рублей оборачивается доходом в три или четыре тысячи?

— Больше, государь.

— Неужели?

— Примерно вдвое больше.

— Ну, хорошо, идите.

Квартальный надзиратель отдает честь и уходит.

Вернувшись ва дворец, император приказывает собрать по всему кварталу Зимнего дворца сведения о квартальном надзирателе. Повсюду его хвалят за сметливость и порядочность; что же касается вознаграждения, которое получает полицейский, то император удостоверился, что все, в самом деле, дают его добровольно и что, как тот и говорил, он принимает, но не принуждает.

На следующий день, когда квартальный пил чай, к нему явился фельдъегерь. Вид фельдъегеря всегда производит в России вполне определенное впечатление на тех, кому он оказывает честь своим посещением, ведь это фельдъегерь сопровождает ссыльных в Сибирь.

Квартальный надзиратель встает и ждет, что будет дальше.

— Вам от государя, — говорит фельдъегерь, вручая ему пакет, а затем уходит.

Квартальный надзиратель вскрывает пакет, находит там две тысячи рублей и записку, написанную рукой императора:

"Владелец Зимнего дворца в благодарность за хлопоты квартального надзирателя".

И каждый год, до самой своей смерти, квартальный надзиратель квартала Зимнего дворца получал от императора такое же вознаграждение.

В другой раз Николай I увидел, что к нему направляется какой-то пожилой человек лет шестидесяти, у которого на ленте висит пряжка^[23] беспорочной службы, украшенная цифрой XXV. Императору показалось, что этот чиновник идет не совсем по прямой линии и с трудом удерживает равновесие.

Император подзывает его; человек с пряжкой подходит к нему.

— Вы пьяны, сударь, — говорит ему Николай.

— Увы, государь, боюсь, что это так.

— Зачем же вы выходите из дому в таком состоянии?

— Я должен быть на службе в девять часов, государь.

— На службе? Так знайте же, сударь, что если человек имеет честь носить такую пряжку, какую носите вы, то он не должен напиваться.

— Государь, мне не повезло: со мной такое случилось впервые в жизни, ведь я никогда ничего не пью, кроме воды.

— Вы никогда ничего не пьете, кроме воды?

— Вот потому-то я и опьянел после двух или трех рюмок вина, которые мне пришлось выпить. Злополучная свадьба!

— Вы были на свадьбе?

— Государь, я был посаженым отцом^[24] и не мог отказаться: меня заставили пить против моей воли.

— Вы говорите правду, сударь?

— Честное слово, ваше величество.

— Хорошо! Пусть это останется между нами^[25]; возвращайтесь домой, ложитесь в постель и проспитесь.

— А как же служба, ваше величество?

— Назовите мне вашу фамилию и канцелярию, где вы служите, и ни о чем не беспокойтесь.

Чиновник, вне себя от счастья, что он так дешево отделался, поворачивается и, уже наполовину отрезвевший, направляется к своему дому.

На следующий день начальник полиции приходит с докладом к императору.

— Что нового? — спрашивает его Николай I.

— Ничего серьезного, ваше величество. Небольшая тайна, раскрыть которую можете только вы, государь.

— Какая?

— Вчера какой-то полупьяный человек подошел на Адмиралтейском бульваре к вашему величеству.

— Точнее говоря, это я вчера подошел на Адмиралтейском бульваре к какому-то полупьяному человеку.

— Этот человек был арестован на углу улицы моими людьми, которые хотели отвести его в участок, как нарушившего правило, запрещающее приближаться к вашему величеству. Но он защищался как дьявол, говоря, что император дал ему строгий приказ и если мы помешаем ему исполнить этот приказ, то будем отвечать за последствия; он так кричал и шумел, что полицейские сочли уместным препроводить его ко мне. Я пожелал узнать, какой приказ вы, ваше величество, ему дали, но он твердил одно: "Император сказал мне: "Пусть это останется между нами!"" Поскольку слова этого человека звучали весьма искренне, я приказал полицейскому сопроводить его и выяснить, что он станет делать.

— Ну, и что же он стал делать? — спросил император.

— Он вернулся к себе домой, снял с себя одежду так быстро, как если бы она на нем горела, и сразу же лег, словно ему не терпелось поскорее оказаться в постели. Десять минут спустя он уже храпел. Сомневаюсь, чтобы вы, ваше величество, дали ему такой приказ.

— Вы ошибаетесь. Я сказал ему: "Возвращайся домой и проспись".

— Но ведь он, полагаю, вполне мог бы сообщить мне об этом?