Гусар, любимец императора Николая, был старый и грязный серый спаниель; он не отходил от императора и пользовался всеми привилегиями избалованной собаки.
За завтраком император всегда съедал три сухаря и выпивал чашку чая. Однажды, играя с Гусаром, он постепенно скормил ему все три своих сухаря и позвонил, чтобы принесли другие. Все прекрасно знали, что император по утрам съедает только три сухаря, и потому — хотя в годовом бюджете императорского дома эти сухари составляли две тысячи рублей — во дворце в тот день не было других сухарей, кроме тех, что съел Гусар; так что одному из слуг пришлось сесть на лошадь и поехать за тремя сухарями на другой конец Невского проспекта, к булочнику, у которого их обычно покупали.
Если только ему не возражали, император мог быть чрезвычайно терпеливым, но всякое сопротивление, даже если оно исходило от бездушного предмета или от неразумного животного, сводило его с ума.
У него была лошадь, очень любимая им, но с норовом. Однажды, когда император собрался сесть на нее, чтобы отправиться на парад, она ни за что не давала оседлать себя. Император, придя в ярость, закричал: "Соломы! Соломы!" Он велел набить соломой конюшню и затем приказал поджечь ее.
Бунтовщица была сожжена живьем.
Николай I ненавидел ложь. Он иногда прощал тех, кто признавался в своей вине, но никогда не прощал тех, кто свою вину отрицал.
Он в высшей степени уважал закон.
Одна из самых знатных дам империи, княгиня Т***, близкая родственница Паниных, была судима Государственным советом за убийство: в приступе гнева она убила двух своих крепостных.
Государственный совет, приняв во внимание преклонный возраст и прославленную фамилию обвиняемой, решил отослать ее на покаяние в один из монастырей.
Николай написал под докладом Государственного совета:
Капитан Виоле — по его имени видно, что это был француз, состоявший на службе в России, — выполнял поручение, данное ему непосредственно самим императором Николаем.
У него, как у всех чрезвычайных курьеров, была особая подорожная, то есть грамота, дававшая право брать лошадей на почтовых станциях, если они там имелись, и отправлять людей на их поиски, если они там отсутствовали.
Поскольку Виоле находился в пути и днем, и ночью, за поясом у него всегда были заряженные пистолеты.
Прибыв на почтовую станцию, на которой не оказалось лошадей и служащим которой пришлось отправиться за ними на соседнюю станцию, капитан воспользовался этой невольной задержкой и попросил подать ему чашку чая.
Пока он пил чай, а его кибитку запрягали, прибыл какой-то генерал и потребовал лошадей. Ему ответили, что лошадей нет.
— А те, которых запрягают в эту кибитку, для кого они?
— Для офицера, посланного в качестве курьера, ваше превосходительство.
— Какой у него чин?
— Капитан.
— Распрягай лошадей и запрягай их в мою коляску: я генерал.
Капитан все слышал. Он вышел в ту минуту, когда станционный смотритель, повинуясь генералу, уже распряг лошадей и собирался запрячь их в его коляску.
— Простите, господин генерал, — произнес Виоле, — но я вынужден заметить вашему превосходительству, что, как ни низок мой чин, я еду по личному поручению его величества, и потому мне следует опережать всех — даже генерала, даже маршала и даже великого князя. Так что соблаговолите вернуть мне лошадей.
— Вот как! А если я не верну их тебе, что ты мне сделаешь?
— Воспользуюсь своим положением и, согласно приказам, которые я имею при себе, возьму лошадей силой.
— Силой?
— Да, ваше превосходительство, если вы вынудите меня пойти на эту крайность.
— Наглец! — воскликнул генерал.
И он отвесил французскому капитану пощечину. Капитан вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил в упор.
Генерал упал мертвым.
Капитан Виоле взял лошадей, выполнил данное ему поручение и, вернувшись, отдал себя в руки правосудия.
Дело было передано на суд императора.
— Пистолеты были заряжены? — спросил он.
— Да.
— Они были у него за поясом?
— Да.
— Значит, он не заходил в комнату, чтобы взять их, прежде чем выстрелить?
— Нет.
— Выходит, он действовал непреднамеренно. Я его прощаю.
И он не только простил Виоле, но и при первом же случае дал ему чин подполковника.
В отношении отдельных деталей военной формы требовательность императора доходила до мелочности.
После одного из успешных боев генерал *** был вызван с Кавказа к императору. Пока он добирался с Кавказа в Санкт-Петербург, а это около тысячи льё по Волге, вся армия по приказу Николая надела прусскую каску.