Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Княгиня, женщина лет тридцати — тридцати двух, чрезвычайно образованна. Вообще в России — и на первый взгляд это может показаться странным — женщины более образованные, более начитанные и лучше говорят по-французски, чем мужчины. Связано это с тем, что, совершенно не занимаясь ни делами, ни политикой, они располагают всем своим временем и, превосходно зная французский язык, читают почти все, что издается во Франции.

Княгиня была одной из таких женщин: истинно русская, как все, кто от рождения или в замужестве носит фамилию Долгоруковых, одну из самых древних в России, она досконально знала всю старую русскую историю.

И потому она предупредила нас, что скоро мы прибудем в Кострому, что пароход будет стоять там в течение часа и что нам следует использовать этот час на осмотр монастыря святого Ипатия, дома Романовых и памятника Сусанину.

Как только пароход остановился, мы спрыгнули в лодку и добрались до берега.

В России удобно то, что у капитанов не спрашивают карантинного свидетельства, а у пассажиров не требуют паспорта. Вы можете сойти с парохода и вернуться на него, посетить город, побродить в его окрестностях — и ни один человек не поинтересуется, кто вы такой и что вам здесь надо.

Мы вскочили в дрожки и по крутому подъему поднялись на верх берегового склона. Поскольку монастырь святого Ипатия был самым удаленным пунктом нашей прогулки, с него мы и начали.

Монастырей в России столько же, сколько гор в Швейцарии, озер в Финляндии и вулканов в Италии. Наступает момент, когда горами, озерами и вулканами любуются только для очистки совести; их еще посещают, но уже не описывают.

Так что пусть читатель успокоится: он уже, по существу говоря, избавлен от описания всех монастырей, какие нам осталось посетить, включая и монастырь святого Ипатия.

Что же касается дома Романовых, то это другое дело: история настолько привлекает нас, что мы не можем пройти мимо исторического места, не остановившись там.

Нам известно, как умер юный Дмитрий и как умер Федор — эти два последних принца из династии Рюриковичей; нам известно и то, как умер Лжедмитрий.

Мирабо в одном из великолепных порывов красноречия, на какие способен был только он, сказал однажды:

"Гай Гракх, умирая, собрал кровавый прах, на котором он лежал, и взметнул его в небо. Из этого праха родился Марий".

То же самое произошло и с заряженной пеплом Лже-дмитрия пушкой, из которой выстрелили в сторону Польши, чтобы послать мертвый прах туда, откуда явился прах живой.

Из этого праха родились пять или шесть Лжедмитриев и пятнадцать лет гражданских и внешних войн. В течение этих пятнадцати лет, которые стали бездной грязи и крови, отделяющей династию Рюриковичей от династии Романовых, все домогаются престола России, десять или двенадцать человек достигают его, трое или четверо обагряют его кровью.

Но если эти пятнадцать лет служат позором для дворянства, как старого, так и нового, которое допустило, чтобы поляки взяли Москву, а шведы — Новгород, то те же годы оказываются самой блистательной эпохой в истории русского духовенства.

Духовенство, единственное сословие в государстве, в силу своей сплоченности сопротивлявшееся всякого рода разрушительным силам, которые были порождены во всей России множеством сменявших друг друга тираний, духовенство не только устояло и сохранило свою мощь, но и осталось истинно национальным среди всеобщей продажности; религиозное сознание — это особая атмосфера, которое отделяет духовенство и в котором оно живет, следуя своему долгу и оберегая свою веру; оно одно сопротивляется внутренней измене и иноземному вторжению, оно одно имеет своих героев и мучеников и утверждает ту великую социальную истину, что клановое и кастовое сознание никогда не должны идти вразрез с сознанием религиозного сообщества.

В 1612 году, в то время, когда в России, казалось, повсюду царило отчаяние, внезапно появляются три человека: Минин — из народа, Пожарский — из дворянства, Романов — из духовенства.

О том, как послужили России двое первых, мы вкратце рассказали, описывая памятник, поставленный им на Красной площади в Москве.

Что же касается третьего, митрополита Романова, дважды побывавшего в плену у поляков и под угрозой пыток, в цепях стоявшего за свою родину и веру, то он до такой степени воплощал русскую национальную идею, что вокруг него объединились все, кто оставался тогда русским, и именно из его семьи Россия выбрала себе властителя.