Однако все эти воинственные намерения рухнули самым плачевным образом, поскольку в ту самую минуту, когда пробило восемь часов, во весь опор прискакал один из адъютантов и сообщил, что императрица во главе двадцати тысяч солдат идет на Петергоф и находится уже в нескольких верстах.
После получения этого известия уже не было и речи о том, чтобы увидеть врага: император, сопровождаемый всем своим двором, помчался к берегу, и все бросились в лодки, крича:
— На яхты! На яхты!
— Так вы едете? — спросил император одного из придворных, который явно не торопился спуститься в лодку вместе с другими.
— Простите, государь, уже поздно, дует северный ветер, а у меня нет плаща.
И он остался на берегу, а два часа спустя уже был возле Екатерины и рассказывал ей, каким образом император вышел в море.
Итак, на веслах и на парусах Петр III вместе со своим двором бежал в Кронштадт.
Но еще утром вице-адмирал Талызин отправился в Кронштадт, сев без всякого сопровождения в шлюпку и под страхом смерти запретив своим гребцам говорить кому-либо, откуда они прибыли.
Добравшись до Кронштадта, он был вынужден ждать разрешения коменданта, чтобы высадиться на берег.
Справившись о его чине и узнав, что он один, комендант вышел ему навстречу, позволил высадиться и поинтересовался у него новостями.
— Ничего определенного я не знаю, — ответил вице-адмирал, — я был у себя на даче и, узнав, что в Санкт-Петербурге неспокойно, поспешил сюда, поскольку мое место на флоте.
Комендант поверил ему и вернулся к себе.
Талызин выждал, пока тот не скрылся из виду; затем он собрал вокруг себя несколько солдат и предложил им арестовать коменданта, сообщив, что император свергнут с престола, императрица коронована и те, кто выступит на ее стороне, будут награждены.
Так что, если они сдадут императрице Кронштадт, их судьба обеспечена.
Все следуют за ним; коменданта берут под арест, а затем собирают гарнизон и морскую пехоту. Талызин обращается к ним с речью и заставляет их присягнуть императрице.
В это время на горизонте появляются две яхты.
Присутствие императора может все изменить.
Талызин велит бить в набатный колокол. Гарнизон выстраивается на крепостных стенах; двести канониров с зажженными фитилями стоят возле двухсот пушек.
В десять часов вечера прибывает императорская яхта и готовится высадить на берег своего именитого пассажира.
— Кто идет? — кричат с крепостной стены.
— Император! — отвечают с яхты.
— Нет больше императора! — кричит Талызин. — И, если яхты еще хоть на шаг приблизятся к порту, я прикажу открыть огонь.
На борту императорской яхты начался страшный переполох; капитан, которому показалось, что он уже слышит свист ядер, взял рупор и крикнул:
— Мы удаляемся; дайте нам только время отойти!
И в самом деле, яхта, маневрируя, чтобы удалиться, повернула на другой галс, сопровождаемая криками "Да здравствует императрица Екатерина!", которыми приветствовали это бегство.
И тогда император зарыдал.
— О, я отлично вижу, что это общий заговор, — произнес он.
Чуть живой, он спустился в каюту вместе с Елизаветой Воронцовой и ее отцом — единственными придворными, осмелившимися последовать за ним.
Оказавшись за пределами дальнобойности пушек, яхты остановились, и, поскольку император был неспособен отдать какой-либо приказ, моряки, не зная, что делать, стали лавировать между крепостью и берегом.
Так прошла ночь.
Миних находился на палубе и, спокойно глядя на звезды, шептал:
— Что, черт возьми, мы делаем на этой галере?
Тем временем войска императрицы двигались на Петергоф, полагая, что там им предстоит встретиться с гольштейнскими солдатами.
Однако, увидев, что император бежал, гольштейнцы вернулись в Ораниенбаум, и в Петергофе остались лишь вооруженные косами бедняги-крестьяне, которых согнали туда гусары.
Орлов, шедший впереди в качестве разведчика, набросился на этих мужиков, не раздумывая о том, насколько они многочисленны, и с криками "Да здравствует императрица!" рассеял их, нанося им удары саблей плашмя.
Между тем подошла вся армия, и Екатерина вернулась самодержицей в тот самый дворец, который за сутки до этого она покинула как беглянка.
Около шести утра император велел позвать Миниха.
— Фельдмаршал! — обратился к нему Петр III. — Мне надо было следовать вашим советам, и я раскаиваюсь, что не послушал их. Вы, кто не раз попадал в крайне тяжелое положение, можете сказать, что мне делать?
— Ничего не потеряно, ваше величество, — ответил Миних, — если только вы соблаговолите выслушать меня.
— Говорите!
— Так вот, надо, не теряя ни минуты, подняв все паруса и налегая на весла, уйти от крепости и направиться в Ревель, взять там военный корабль и на нем отплыть в Пруссию, где находится ваша армия, а затем вернуться в свое государство, встав во главе восьмидесяти тысяч солдат, и я ручаюсь, ваше величество, что через полтора месяца вы будете сильнее, чем когда-либо прежде.
Придворные вошли вслед за Минихом, чтобы узнать, на что им надеяться и чего опасаться.
— Но у гребцов не хватит сил довести яхты до Ревеля, — послышался чей-то голос, явно выражавший общее мнение.