Пути непроглядные

Игре вскочила и протянула к ней руки ладонями вперед. Рольван знал, что именно она показывает старухе – четыре красных болезненных шрама, памятную цену за колдовство.

– Вот, – воскликнула дрейвка. – Вот этими руками я закрыла Врата и открыла снова, пока видела их след. Не говори мне про богов!

– Разве не от них твоя сила?

– Силу передал мне Учитель. Боги бросили нас в ту ночь, когда он погиб, боги не помогли мне, когда я застряла в зверином теле – меня спас брат, но боги не сохранили мне и брата! Они только приказывают, но ничего не дают сами, ничего!

Рольван затаил дыхание – ему хотелось зарыться в сено, подальше от ее глаз. Аска сказала негромко:

– Богохульствуешь.

– Пусть, – выдохнула Игре.

– Напрасно. Помочь тебе под силу лишь богам.

– Знаю, – горько сказала она и села обратно. Спросила жалобно: – Но что мне делать, Аска?

И старуха ответила:

– Бежать отсюда, если в голове твоей есть хоть капля ума.

– А если нет ни капли?

– Тогда ты знаешь, что делать.

– Нет! Не знаю!

– Правда? – спросила Аска, и Рольван снова пожелал зарыться глубже в сено. – Иди к истокам, девонька. Отринь все, что имеешь, и иди.

– Снова, – прошептала Игре. – Я не смогу!

Замолчала надолго. Рольван изо всех сил притворялся, что его здесь нет. Отвернувшись, он разглядывал комнату: веретено в углу, бочонок, служивший табуреткой и аккуратные мотки шерсти рядом с ним, расставленные вдоль стен горшки и корзины, потолок с обвалившейся местами штукатуркой и развешанные под ним пучки трав. Аска закрыла дверь и, раздув чуть красневший в очаге уголек, подожгла от него толстую сальную свечу. По стенам заплясали вытянутые тени.

Игре вдруг зевнула и потерла руками глаза.

– Положи нас спать, Аска, – сказала она. – А завтра мы уйдем.

– Что ты надумала? – спросила та.

– Не знаю. Утром решу.

Ни одной из них даже не пришло в голову объяснить Рольвану, о чем речь, ни, тем более, спрашивать его совета. На него обращали внимания не больше, чем на коня или, в лучшем случае, слугу. Игре взяла эту манеру с первого дня, как осталась с ним вдвоем и поняла, что не может заставить его убраться прочь. Рольван терпел, но лишь потому, что это была Игре. Позволять то же самое чужой и неприятной старухе, вдобавок обращавшейся с Верховной дрейвкой, как с малым ребенком – это было уже слишком.

Он с трудом дождался утра, продремав вполглаза на своем пахучем ложе из сена, и с первым светом принялся седлать лошадей. Игре, к его облегчению, не возражала. Аска же опять кивала понимающе, как будто видела насквозь всю его ревность и раздражение, но считала их чем-то вроде детских капризов.

Она проводила их до ворот, на прощание обменявшись с Игре многозначительным взглядом, и ушла обратно. Игре понурилась и молчала, и Рольван снова, в который уже раз, не стал спрашивать, куда ведет избранная ею дорога.

Ворон, Гвейров конь, теперь нес поклажу – Аска добавила к ней немного хлеба и корма для лошадей. Следуя за дрейвкой с запасным конем в поводу, Рольван выглядел и чувствовал себя бессловесным слугой. Он искал подходящие слова, чтобы разбить молчание, не находил и ненавидел собственную беспомощность.

Когда последние предместья Сторкса скрылись из глаз, Игре свернула к реке. Проехав немного вдоль берега, нашла брод и вдруг развернула кобылу.

– Дальше я поеду одна.

– Нет, – ответил Рольван так же, как отвечал все эти дни.

Но Игре не бросилась яростно в новый спор. Помотала головой – вид у нее был усталый:

– Нельзя. Я должна прийти туда одна, иначе ничего не получится. Таковы правила. Уезжай.

– Куда ты собираешься прийти? – она не хотела отвечать, но Рольван добавил: – Если не объяснишь, я все равно поеду за тобой, хоть куда. Так что говори.

– А если отвечу, ты уедешь?

– Посмотрим.

Река, широкая и неглубокая в этом месте, плескалась на камнях, образуя здесь и там маленькие пенные водовороты. На влажной земле остались четкие отпечатки копыт. Теперь их медленно заполняла вода.

– В двух днях пути отсюда есть священный источник, – сказала Игре. – В том месте я впервые говорила с богами. Они приняли меня, и я стала дрейвом. Если я хочу… хочу открыть Врата и вернуть Гвейра, я должна пойти туда снова. Начать все сначала. И я должна быть там одна.

– Даже, если это опасно? Даже, если за тобой охотятся?

– Это все неважно.

– Важно, – возразил Рольван, – Гвейр бы не отпустил тебя одну!

– Гвейра нет. И не будет, если я не верну себе расположение богов. Уезжай, – она поморщилась, но все-таки прибавила: – Пожалуйста.

Рольван помолчал.

– Ты сказала, туда два дня пути?

– Да.

– Я тебя провожу. Нет, не спорь! Я уеду, если так нужно, но только, когда буду уверен, что ты на месте и в безопасности, только так. Этого хотел бы Гвейр!

– Не говори о нем так, будто он мертв!

– Он жив, – кивнул Рольван, готовый согласиться с чем угодно. – И когда он вернется, он спросит с меня, как я выполнял свою клятву. Я ему обещал, что…

– Да, да, слышала, – раздраженно прервала Игре. – Ты обещал брату за мной следить и теперь от меня не отстанешь, а он тебе так тебе верит, что… Не знаю только, с чего вы так сдружились, после всего, что ты наделал!